Эй, а кто это плетется там, в хвосте? В длинном платье, пешком, а в руках… кочерга! Ну, Даночка, ну, подруга… вот к тебе-то мы и присоединимся. Арьергард, так сказать. Как у настоящей армии.
Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник
На «снегоходках» не особо разгонишься, они хоть и шире обычных лыж, но короче. И все равно, по моей тропе, через Ведьмину Плешь, быстрее будет, чем на полузагнанной Кайровой кобыле через деревню.
Следа тройки Тана мы с Реддой не нашли, снегом, может, замело. И я отправил собак к ребятам. Скорее всего, тройка Тана сидит в засаде. В доме Сыча-охотника. И ждет тех, кто придет. А ребята, если боги будут милостивы — в трактире у Эрба. Если, кстати, Имори вообще не забрал их отсюда. Потому что на его месте, услышав про «кошек» из города Кальны, я сделал бы именно это.
Ладно, неважно. Сейчас все неважно. Кроме одного.
Снегу навалило. Как зимой. Март месяц называется. Да че ты, друг, не привык, что ль? Теплышко тебе подавай. Неча было в курточке выскакивать. Плащ бы надел, либо котту теплую, меховуху… Да уж, думал-то — ненадолго…
Глупости. Скоро все уже кончится. Скоро.
Вот и Ведьмина Плешь.
Лошади.
Оседланные.
Три.
И человек, слава богам, спиной ко мне.
В мешке роется.
Не Тан. Не Алуш.
Шестой.
Значит, в доме — двое. Тоже хорошо. А тут у них — «конюшня». Резонно. Полянка-то удобная, незамеченным только с востока подобраться можно. Как я вот…
Человек поднялся с корточек, затянул мешок, повесил на ветку дуба. И тут я узнал его. Никакой это не Рейгелар. Захотелось вдруг взвизгнуть от радости, кинуться… или молча кинуться, ткнуться лбом в костлявое плечо… Захотелось…
(И я кинулся, и ткнулся лбом, хотя пришлось для этого нагнуться, вымахала деточка, я бормотал какие-то дурацкие слова, без голоса бормотал, всухую возя губами по обмерзшему крохотными льдинками сукну его плаща, потому что горло сдавило колючим волосяным арканом и царапало, царапало изнутри… А потом рука его легла мне на затылок…)
Я сбросил лямки «снегоходок», осторожно опустил наземь свою торбу. И шагнул вперед.
— Эгвер.
Он вздрогнул. Повернулся медленно. Смесью радости и благоговейного страха стыло лицо. Судорожно дернулся кадык.
— Хозяин…
— Я, Эгвер. Я. Ну, что и как, рассказывай.
— Даул повез вас. Мы нашли хибару. Пусто там было. Только — следы. Утренние. Женщина — в деревню шла. Собаки — через эту поляну… И еще один след. Непонятный. Оборванный. Человек сперва шел, а потом — делся куда-то.
— Ясно, — «оборванный след» — Стуро. — Дальше.
— Тан сказал — ждать будем. Стали ждать. А под утро стража приехала.
— Стража?
Господин Оденг поднял шум? Неужели Тан не заставил его забыть? Или не подействовало на старую лисицу… Или — ребята…
— Не «хваты». Я их засек. Мы разбежались, хвосты сбрасывать.
— Встречаетесь здесь?
Кивнул.
Грех роптать на богов, Иргиаро. Грех. Простите, Вышние. Не разглядел вас за спиной за своей. Спасибо.
— Зря ты поехал, Эгвер, — сказал я. — Зря.
Он снова сглотнул, привалился спиной к дереву.
Не смог себя пересилить. Остался в седле. Брать меня — не смог.
Телохранитель мой.
Бурчливый воспитатель лопоухого щенка…
Ты ведь мне жизнь спас, Эгвер. Тогда, после гибели Лерга. Успел высадить дверь. Успел перерезать тенгоном веревку. Начесал мне потом физиономию… Зачем ты поехал, Эгвер? Зачем?.. Боги, лучше бы — Рейгелар, Рейгелар спать ложится с малым тенгонником, Рейгелар бы не стал со мною лясы точить, он бы…
— Мне жаль, Эгвер. Правда жаль.
«— А если тебе скажут убить меня, Эгвер? Отец, например…
— Я никогда не подниму на вас руки, хозяин…»
Мой нож вошел ему в сердце.
Он хрипло вздохнул и начал сползать на землю, медленно-медленно, нехотя.
Влажная рука стиснула мое запястье:
— Сзади, хозяин…
Я нырком присел, высвобождая оружие, а в дереве над нашими головами дрожал тяжелый метатель.
На другом краю поляны Великолепный Алуш мягко потянул из ножен второй.
Я поднялся.
— Здравствуй, Анаор, — сказал Алуш.
— Здравствуй.
— Сыграем, как в старые добрые времена? — он улыбался.
(Я отбросил нож и пошел к нему, выставив вперед пустые руки. Мы не будем играть, Алуш. Если хочешь, убей меня. Убей, Великолепный. Я не стану сопротивляться. Ты же все понимаешь, Алуш, ты знаешь меня, я не изменился, честное слово, и ты знаешь, что такое свобода, Алуш; ошейник — он всегда ошейник, даже если поверх намотана яркая ленточка и привешен к ней серебряный колокольчик, Алуш, «любимчик» Железного Лоутара, тебе не хочется снять ошейник?.. Он смотрел на меня, морщась, как от кислого, потом сплюнул и швырнул в снег метатель:
— Чтоб тебя…)
— Сыграем?
— Что ж, — я скинул куртку, Альсин подарок, — Сыграем, Алуш.
Сыграем. Ставки равны. Ты — не Эгвер, Великолепный. Ты — не Эгвер. Ставки равны и шансы — тоже. Примерно. Не так ли?
Помнишь, Великолепный, Ежегодные семь лет назад? Тогда я чисто сделал тебя. Потому что на трибуне сидела Наследница Таунор, и она сказала, что давно мечтает посмотреть классический «кошачий танец»…
Помнишь, Великолепный?..
Я поудобнее перехватил нож. Алуш отстегнул пояс с метателями, оставив себе один. Улыбка не сходила с его лица. Он хлопнул в ладоши и затанцевал — легкий, стремительный, гибкий, как змея.
А я — охотник. Обленился. Потерял форму.
Бери меня, Алуш. Голыми руками бери.
Не попадется. Так скоро — не попадется.
Нырок — он ушел вправо, легонько коснулся лезвием моей щеки.
Я метнулся к нему, ткнул ножом снизу вверх.
Плечо ожгло, рубаха сразу намокла. Перебросил нож в левую.
Алуш рассмеялся, обошел меня на три счета — правый бок, левая лопатка — левый бок.
Играет.
Кошка играет с мышью.
Я дергался бестолково туда-сюда, споткнулся, припал на колено и — послал нож.
Изумление стерло улыбку, пальцы цапнули рукоять, торчащую в солнечном сплетении. Он осел в снег тряпичной куклой, глаза замутнели.
Видишь, Великолепный, я не терял времени даром. Все — по твоей методе, все, как ты учил… Ты доволен мной, Великолепный?
Остановить бы кровь… Набрал снегу, прижал к правому плечу.
Боли не было. Только мокро. Ничего, скоро засохнет.
Если Тан даст мне время.
А он не даст.
Алуш еще дышал. Я поднялся, шагнул к нему.
«— Ты мне нравишься, Анаор. Хочешь, я немного с тобой позанимаюсь?..»
Спасибо, Великолепный. Ты знал ставку. Игра была честная. Спасибо.
