— БОГИ БЫ ТЕБЯ ПОБРАЛИ!!!
— Уже, — со вздохом констатировал Наблюдатель, жуя конфету.
— Я ДОЛГО ТЕРПЕЛА, ДАЖЕ ЖДАЛА! КАК ВИДНО, НАПРАСНО. БОЛЬШЕ ЖДАТЬ Я НЕ НАМЕРЕНА, СЛЫШИШЬ, ЧУДОВИЩЕ, ЧИСЛО НЕСЧАСТЛИВОЕ?!!
Его назвали официальным прозвищем. Дело плохо, заключил Наблюдатель и развернул вторую конфету.
— НАДО ПОГОВОРИ-И-ИТЬ! — нервная Владычица сорвалась на визг. — СНИМИ ТРУБКУ! НЕМЕДЛЕННО! ИНАЧЕ Я…
— Что? — неподдельно заинтересовался бог.
— Я БУДУ ЖАЛОВАТЬСЯ!!! — фея окончательно решила обосноваться на ультразвуковых частотах.
Наблюдатель вытаращил глаза, попытался что-то сказать, и коварная конфета немедленно скользнула ему не в то горло. Надрывно кашляя и проклиная несовершенство человеческой анатомии, бог через силу выдавил:
— К-кху-да?
— АХ, ТЫ ТАК, ДА? ТЫ ТАК?! ТАК, ЗНАЧИТ?!! — из пламени, пожиравшего письмецо, послышались громкие булькающие звуки, словно кто-то отхлебывал вино прямо из горлышка, а потом Владычица спокойно, без истерических интонаций провинциальной актрисы, продолжила: — ИЛИ Я СОТРУ С ЛИЦА ИСТОКА ДВА… НЕТ, ЧЕТЫРЕ ГОРОДА. И НАЧНУ С КОСТЯПОЛЯ. ВОЗЬМИ ТРУБКУ, РЫЖИЙ.
Самолётик рассыпался искрами, наползавшие тени смущённо сжались и отступили. Наблюдатель одним движением бровей реанимировал ковер и задумался. Не то, чтобы ему было жалко назойливых смертных — парой тысяч больше, парой меньше — но в Костяполе находилась таверна, где подавали отличное тёмное пиво и копченые колбаски. А он очень любил тёмное пиво и колбаски.
«Как много девушек на свете — Наташек, Олечек, Марин, как много городов на свете, но «Пьяный гиппогриф» — один»… — Наблюдатель вздохнул и снял трубку вновь забренчавшего телефона.
— Смольный на п'оводе, — буркнул он, вытаскивая из воздуха фуражку с алым бантиком.
— Папа? — неуверенно спросил звонкий детский голосок.
Ножки стула подломились. Наблюдатель неуклюже свалился на пол, не выпуская из рук трубки и судорожно пытаясь припомнить, с кем он, где и когда в последние десять лет, но тут же понял, что это непосильная задача. «Опять? За что?!» — в отчаянии воззвал он к небу, и Высшие сферы равнодушно отозвались: «Абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети… И какой восьмеричной свёртки он тут делает? (в сторону, удивлённо) Сейчас же не новая эра? Короче, вали давай, болезный!»
«Давай» переехал трамвай, — отключаясь, злобно подумал Наблюдатель, поднялся и потёр ушибленные места нарочно выращенными щупальцами. — Созданье Сил великих погибает, а они!.. Сэхримнирова печёнка, кто же, кто?! Тролли и цверги, если это опять сын, не дождаться мне даже восьмеричной свёртки, погонят в великаны… Вдоль всей земли пойдут стенанья, слезы, стон — и я паду, отвергнутый богами. Ребята, поднимите третий тост за тех, кто никогда не будет с вами…»
Он всхлипнул, упиваясь жалостью к себе, и его вдруг осенило.
Наблюдатель мягко улыбнулся, превратил обломки обратно в стул и, усевшись поудобнее, голосом диктора Левитана произнес:
— В Москве-Узловой — два часа дня. В Твердыне-на-Круче — четыре склянки. В Кар-ан-тайолле — тиль и три четверти. Во Вратах Одирны — десять жбанов. В деревне Гадюкино — полночь.
— Чего? — знакомым голосом растерялась трубка.
Улыбка Наблюдателя стала ещё мягче. Он был честен (по-своему), благороден (время от времени), справедлив (к тем, кто этого заслуживал), и ни когда не отказывался поучаствовать в шутке… но шутить над ним было — что поджигать динамит. Впрочем, во все времена находились личности, которые трудностей не боялись, а там, где их не водилось — создавали. Наблюдатель первым (что не доказуемо, то не наказуемо) ссору никогда не начинал, а ядовитым его язык называли только недруги. Друзья помалкивали.
— И тебе недоброй ночи, о, скромнейшая из Владычиц Боли, тьма очей моих, Маргианда, — ласково проговорил Наблюдатель, материализуя на ладони маленького дракончика, а во рту — кубинскую сигару. Щипок, и живая зажигалка, обиженно рявкнув, изрыгнула длинную струю пламени. Наблюдатель прикурил и, попыхав сигарой, выпустил из ноздрей вонючее зеленоватое облако. — Что у вас плохого?
В трубке немного подумали. А затем…
— Э-ЭЭЭЭЭЙ!!!!!!!!!!!
От мощного вопля Наблюдатель подскочил, едва не свалившись со стула вторично. Дракончик, обиженно пискнув, растворился в воздухе.
— АЫА!!! — продолжала орать трубка. Наблюдатель поморщился и отодвинул её как можно дальше от уха. — ЫА!!!! АИАААА!!!!!!!
«Не смей называть меня Маргианда», — перевёл бог. К тем, кто калечил свои имена в угоду звучности, он никакого снисхождения не имел.
— Дражайшая моя, число гласных звуков в языках мира варьируется от четырех до пятнадцати. Образованный человек должен знать хотя бы шесть. Прими дружеский совет: найми хорошего логопеда. Пока ещё не поздно, — с искренним участием проговорил он и снова отодвинул трубку от уха.
— Гад, подлец, сучий потрох! Дегенерат поганый! Извращенец юродивый! Как ты посмел?! Убью! Убью! Убью! Печень вырву и в глотку затолкаю! Это жалкое отребье не остановит меня! Ненавижу! Всех не-на-ви-жу!!!
— Учителя по стилистике и ораторскому искусству тоже не помешали бы… Откуда столько дешёвого пафоса? — вслух подумал «юродивый». Он помедлил и, улучив паузу в бурном монологе, осведомился: — Полагаю, душ ты сегодня уже принимала, о, ель злата?
— Я? Д-да… — фея мигом растеряла гневные обертона. — А при чём тут ду… — Наблюдатель прищёлкнул пальцами, — …уууууууууууш!!!!!!
Секунд десять из трубки доносился только шум льющейся воды и жалобные визги. Наблюдатель терпеливо ожидал, положив ногу на ногу и докуривая сигару. Трубка свободно витала в воздухе. Наконец, злой прерывающийся голос проскрежетал:
— Убью…
— Что-что? Я плохо расслышал.
— Убью… — отозвалась она тихим шелестом.
— Мудро. А, главное, дальновидно, — одобрил он.
— Когда твои дружки узнают, что ты опять…
— О чем, Всетемнейшая? — удивление Наблюдателя было неподдельным. — Это всего-навсего локальное применение теории Хаоса, к которому я не имею ни малейшего отношения. Наш удел — дрова и пламя, с бедами по мокрой части — к Ньёрду и Эгиру.
— И ты повторишь это перед вашей шайкой… ах, прости, высоким Собранием? — задушевно поинтересовалась Моргана. — «Слова Младших прямиком к Творцам идут, иные Силы минуя»… Я ничего не напутала, нет?
— Наезд? — Наблюдатель был хладнокровен, как Джеймс Бонд. — На каждый наезд я могу ответить паровозом, о, нива обручий, так что не мыль шею, на которой сидишь. Я белый и пушистый, но как прижмёт, могу стать зелёным и зубастым. Ты ведь помнишь?
