Я закрыл его мертвые глаза и поднялся. Огляделся в поисках того, чем можно было накрыть его неподвижное тело. Вздохнул, заставив себя снова взглянуть на его лицо.
— Прощай, Бари. Удачи в следующей жизни.
Первая смерть. Первый человек, которого я не сумел спасти.
Глава 5
Я был голоден. Последние три дня почти ничего не ел, сейчас голод подтачивал мою волю, все мысли то и дело норовили перепрыгнуть на еду. На способы ее достать.
Бари не хоронили. Единственное место, где это можно было сделать бесплатно — Храм Матери Мира, но тащить труп через несколько кварталов... Ничем хорошим для нас это бы не кончилось. Все, что мы могли сделать — обернуть его в ткань и выбросить в темной подворотне. Его обнаружат гарнизонные во время ночного обхода и закинут в повозку с мертвецами, коих город выбрасывал за свои пределы, наверное, сотнями, если не тысячами.
Другие оправились от этой трагедии быстрее меня. Сказалась ли гибкость детского мышления или общая привычность местных к жестоким реалиям жизни — не знаю. Моя подавленность не была связана со смертью мальчишки, я тоже успел проникнуться местной атмосферой и законами улиц. Меня уже давно не трогали жестокость, насилие, злость и циничность окружающих. Нет. Меня подавило осознание собственного бессилия.
Я потерял работу и ничего не мог с этим сделать. Мне нечего есть, и я не мог это изменить. На моих руках умирал человек, а был бессилен ему помочь.
Так способен ли я сделать хоть что-то? Какой смысл во всех моих знаниях, принесенных из прошлой жизни? Какой толк от моего опыта? Что я вообще могу сделать здесь и сейчас, пользуясь тем, что имею и с помощью тех, кто готов мне помочь? Правильный ответ — ничего. Почти ничего.
Я хочу есть.
Мы сидели на узкой скамейке в надежде, что один из потенциальных работодателей, пришедших «на излучину», как называли это место, выберет нас. Нас никто не выбирал. У меня было полно времени на самокопание и жалость к себе. С тем складом нам сильно повезло, как везло и пару раз до этого. Удача кончилась, работы почти не стало. Не только для нас, даже парни постарше сидели здесь целыми днями, уходя ни с чем. Понятия не имею, с чем это связано, по нашим районам прокатилась волна увольнений, выбросивших на улицы толпы обладателей рабочих рук. Даже в те места, куда мы раньше могли устроиться, но брезговали, сейчас не брали никого. Ходили какие-то слухи про очередные конфликты аристократов с какими-то врагами извне, но это были лишь слухи.
Взглядом я нашел распорядителя. Ему, помогающему работодателям выбирать рабочих, я сказал, что умею писать, считать и читать. Мужчина посмотрел на меня насмешливо и так же ответил:
— Даже если бы я тебе поверил, что с того? Думаешь, сюда приходят в поисках таких умников? Нет, шкет, только не за этим.
Я мог бы перечислить еще навыки, которыми уверенно владел, но не стал унижаться. Не из гордости. Голод легко побеждает гордость. Просто понял, что это не возымеет эффекта. Мужчина, одного взгляда на которого достаточно, чтобы догадаться, что он выходец из такой же бедноты, как и мы, и все лишь пытается всеми силами казаться тем, кем не является, прав. Дорогая одежда сидит на нем, как седло на баране. Он совершенно не умеет вести себя так, как ведут себя те, кому посчастливилось родиться в богатой семье. Он не начитан, не обучен манерам, едва сдерживается, чтобы не ругаться через слово. Он чужд богатым горожанам, как бы ни желал обратного. Но у него не отнять опыта, он отлично знает, чем живет город, знает, кто где и как работает. Он смог вырваться из бедноты. Живое воплощение несбыточной мечты.
Как же я голоден.
Мой взгляд ушел в сторону. Туда, где в тени навеса сидел парень. Не один, вокруг были его дружки, но они меня не интересовали совершенно. Только он сам. Пьер. Он мог предложить работу, но все было не так просто, и к нему практически никто не подходил.
По роду занятий Пьер был преступником. И работа, которую он предлагал, была незаконной. Он не предлагал вступления в банду или чего-то подобного, для этого были другие люди в других местах. Его специализация была иной. Разовая работа. Сделал — получил деньги. Так считалось. Впрочем, на улицах говорили, что особого обмана нет, кроме непосредственного риска, неизбежного при совершении преступлений. Он мог дать нам работу. Работу, которая оплатит нашу еду.
Еще немного, и я не смогу нормально соображать. В какой момент мозг, не получающий нормального питания, начнет жрать сам себя? И не менее важен факт: если буду много голодать, вырасту маленьким и слабым. На улицах опасно быть маленьким и слабым. На еду не заработаешь. Как глупо и наивно строить планы на отдаленное будущее, когда не уверен, что переживешь сегодняшний день.
Я очень хочу есть.
Поднявшись, я поплелся к навесу. Связываться с Пьером мне не хотелось совсем, раньше удавалось этого не делать, но теперь выбора у меня не осталось. Последние моральные ориентиры пали под натиском голода и страхом голодной смерти. Он быстро меня заметил и тут же расплылся в победной ухмылке. Мы говорили с ним несколько раз ранее, меня пытались вербовать, как и всех более-менее сносных драчунов. Тогда я ответил, что кривая тропинка не для меня. Наивный. Но этот момент, кажется, был неизбежен, как и для всех на улицах, наверное. Переступать черту закона или сдохнуть. Выбор без выбора. Пьер еще не так ужасен, ведь альтернатива ему — самостоятельные попытки воровать еду из уличных лотков.
— Демоны тебя задери, Като. Дерьмово выглядишь. Когда ты ел в последний раз? — поприветствовал меня Пьер, внимательно осматривая с ног до головы.
А как я должен выглядеть? Светиться пухлыми щечками?
— Пару дней назад, — ответил я, кивнув на свободную скамью. — Сяду?
Сил стоять нет. Пьер тоже это видел, сделав приглашающий жест:
— Конечно, садись. Чарли, дай ему булку.
Парнишка безропотно вытащил из кармана кусок хлеба, спокойно передав его мне. По кислой роже вижу, что он предпочел бы плюнуть мне в лицо, чем булкой делиться. Но главный здесь Пьер. Ему нужно подобрать способных выполнить грязную работу, а отталкивать потенциальных работников ублюдским поведением... Он не такой идиот.
Я накинулся на кусок хлеба, никого не стесняясь. Да, теперь я обязан согласиться на его предложение, просто потому что взял аванс. Но это вовсе не значит, что я соглашусь на что угодно.
— Раньше ты относился принципиально к моим предложениям, — тем временем завел разговор Пьер.
Ему было скучно. Работа, которую ему поручили, была важна, но... Скучна. Поэтому он не отказывал себе в возможности немного развлечься. Что-то лица вокруг него не внушали мне уверенности, что их обладатели могут быть интересными собеседниками. Стоят, харкают на землю. Серьезно, кто рассказал этим кретинам, что это выглядит круто? Ему положен отдельный котел в аду.
— Голод, Пьер. Иногда за принципы можно и умереть, но тут получаются не принципы, а упрямство. Умирать из-за упрямства я не хочу.
