Опустил меня конь-огонь далеко от замка в лесу дремучем, у избушки малой. Избушка та ровно как у наших бабок-ежек на лапах посреди поляны стоит. Только лапы не куриные, а гусячьи, с перепонками. И у избушки, смотрю, гуси-лебеди пасутся, в пруду плещутся, гогочут, и их тут видимо-невидимо.
Сошла с коня, он снова деревянным оберегом стал, и я его на шею себе повесила. Пошла к избушке – гуси мне дорогу заступают, шипят, щипаются, да я привычная – сорвала прут длинный и разогнала их. Вокруг избушки частокол стоит, а на частоколе черепа сушатся, человеческие и звериные, а у избушки ступы вверх донышками расположились – разные, а красивые какие! Одна красная лаковая, ровно как сапоги у батюшки праздничные, другая – в узорах восточных, хитрых, третья кружевом обшита.
- Повернись, - кричу, - избушка, ко мне передом, к лесу задом!
Повернулась избушка со скрипом, оханьем и кряканьем. Поднялась я по крыльцу ветхому, в дверь постучалась, в окна грязные заглянула:
- Эй, хозяйка, есть дома?
Вздрогнула: на подоконник изнутри котяра большой вспрыгнул, да как замяукает истошно!
Я еще покричала, покричала. Дверь толкнула – и открылась она. А там! В паутине все, ветки какие-то под потолком висят, нетопыри да бабочки мохнатые потолок и стены облепили. На столе в горшках то ли тесто, то ли похлебка булькает, по запаху так забродила уж давно. Печь сажей покрыта, и нет хозяйки!
- И неудивительно, - под нос себе бурчу, - я бы тоже в грязи такой жить не стала. Ну что, - у кота спрашиваю, - когда хозяйка-то твоя прибудет?
А кот только шипит и лапой с когтями меня поймать норовит.
Походила я туда-сюда у дома, побродила, от гусей отбиваясь. Как, думаю, ведьму умилостивить, чтобы помочь мне согласилась?
Еще раз на грязные окна избушки посмотрела и обрадовалась:
- Так я ей порядок наведу, ужин приготовлю, печь истоплю, вот она меня и наградит!
Набрала я в лохань из колодца воды, в сундуке каких-то лоскутов цветных нашла, и давай там все вымывать! Нетопырей прогнала, бабочек выпустила, паутину собрала и с пауками во двор вынесла. Окна отдраила, из горшков все повыбрасывала и новое тесто поставила из муки, в ларе найденной. Печь растопила, полы помыла. Десять раз с ведром туда-сюда к колодцу бегала, и каждый раз гуси противные меня за ноги-руки щипали, синяки ставили.
Уж я их уговаривала!
- Для хозяйки вашей стараюсь, - говорю, - смотрите, как чисто стало!
А гуси еще пуще щиплются! Особенно два злющих попалось, до крови меня защипали. Так я от одного отмахнулась полным ведром, по башке попала, он бряк - и помер. А остальные от меня с гоготом прочь бросились.
Постояла я с гусем убиенным в руке, повздыхала… но не пропадать же добру? Ощипала его, обсмолила, приправами какими-то найденными в шкатулках обсыпала и в печь запекаться к хлебу поставила.
Ночь уже наступила, зажгла я свечи, в сундуке найденные. Странные, черные, со знаками непонятными, ну так кто тех бабок-ежек знает? Я тружусь, а кот все под ноги мне бросается и мяукает истошно.
Закончила я дела наконец, стол накрыла, сижу, хозяйку жду. А хлеб и гусь так пахнут вкусно! Я слюну глотала-глотала, да не выдержала, ножку жирную гусячью оторвала и крылышко, да кусочек хлеба отрезала. Ах, хорош хлеб оказался, да и гусь мягкий, будто халвой да пряниками всю жизнь питался! И приправы вкусные!
- Вот дура-де-е-евка! – вдруг слышу, говорит кто-то. Оборачиваюсь, а то кот! – Вот Яга приле-е-етит, не сносить тебе головы!
Я от страха как завизжу! Кот уши лапами зажал, глаза зажмурил.
- Что орешь, блаженная, - шипит, - как банши, будто понимаешь, что я говорю?
Я только вспомнить попыталась, не было ли среди приправ, которыми я гуся обсыпала, мухоморов толченых, как затряслась избушка, затанцевала. Загудело в небесах, засвистело. Гляжу в окошко вымытое – а на поляну, месяцем ярким освещенную, ступа приземляется золотая, словно карета царская. Вышла из нее баба моложавая, красивая, в платье, в котором и царевне надеть не стыдно будет. Лицо молодое у ведьмы, брови черные, а волосы седые в прическу искусную подняты.
- Так-так, - говорит Яга громко, - чую, человеческим духом пахнет. Гости, видно, у меня.
И в окно, из которого я выглядывала, как зыркнет! А глаза ее зеленым как полыхнут, и у меня по спине словно льдом посыпало.
- Незваные, - добавила хозяйка грозно.
Коленки у меня затряслись, и я нырк за печку! Там тепло, тесно, мыши шебуршатся весело. И кот тут как тут, сверху прыгнул.
- Найде-е-т, - мяучит, - тебя, дура-де-еевка, куда залезла? Уж я мяукал тебе, мяукал…
- Ты бы лучше мышей ловил, чем меня учил, - огрызнулась я и дальше за печку протиснулась. А сама голову повернула и на дверь смотрю, подглядываю. Ничему-то меня жизнь не учит!
Заскрипела дверь, распахнулась. Яга встала на пороге, оглядела избушку, за сердце схватилась и в обморок – бух!
- Это она от радости? – у кота шепотом спрашиваю.
- От радости-и, - мяучет ехидно, - беги, де-е-евка прочь, а то она от радости такой и пришибить може-е-ет!
