Она снова разливает чай, ведь за время разговора все уже выпили, а писатель вон как ее чай нахваливал.
- А вы не знаете, девочки встречались с кем-нибудь? - спрашивает он, и, видя недоуменный взгляд няни, уточняет: - Читатели любят романтику. Я имею в виду, молодых людей - были какие-то сердечные привязанности?
- Что вы, - сплескивает руками Дарина Станиславовна, - какое там! Ангелинка вон была с инлядским вторым принцем помолвлена, только он, подлец, помолвку разорвал, как заварушка эта началась. Хотя думаю я, что это просто повод был, наверняка там при дворе себе какую кралю нашел, и к нам ехать не захотел. Они виделись то пару раз всего.
Люк, точно знавший, что так и было, и что их второй принц действительно воспользовался слухами, чтобы отмазаться от нежелательной женитьбы, скромно промолчал.
- А вот про Василинку, - неожиданно говорит старушка, - слышала кое-что. Будто за ней пытался какой-то молодой военный с севера ухаживать, что с ним они познакомились во время очередного выезда на север. Но точно ничего не знаю, немного при дворе поговорили об этом, да и затихло все.
И она с умилением посмотрела на вежливого писателя, который активно записывал все в блокнотик.
- Про Марину ничего не скажу, но, по-моему, ее по-настоящему только животные интересовали. А остальные очень уж малы были.
Напоследок журналист спросил:
-Как вы думаете, где они сейчас?
- Ой, милый, откуда ж мне знать? В свое время сама голову сломала, куда они могли подеваться. А только я скажу, к лучшему это. Королева нас отослала, близких слуг, а то и нас бы порешили. И девочек, если б не сбежали, тоже поубивали бы. Прячутся где-то ,а где - Тень его знает.
Люк на прощание поцеловал старушке руку и пообещал обязательно прислать ей в подарок книгу, когда напишет.
Не все посещения были столь информативны. Через неделю Люк взвыл от нудятины, через месяц - ходил мрачнее тучи, пугая слуг. Он скурил, наверное, годовой запас сигарет, и часто угрюмо напивался вечерами, когда собранная информация в его кабинете никак не выстраивалась в стройную систему. Коньяк ничуть не помогал делу, зато проклятые бумажки переставали мешать ему спать. Часть адресатов за столько лет успела переехать, другая не могла встретиться или переносила встречу, кто-то уже умер. Он представлялся журналистом или писателем, поэтому пришлось немного изменить внешность, чтобы никто не понял, что лорд Люк Кемберитч из светской хроники, которого неоднократно показывали по телевизору, и журналист Евгений Инклер, которым он представлялся - одно и то же лицо. Ежедневный грим раздражал, но он с упорством буйвола пер вперед.
За это время ему, переехавшему к отцу уже после переворота, стали понятны многие детали месяцев перед переворотом. Следопыт обзавелся знанием о привычках и характере сестер, о поведении королевы и ее мужа, но ни на каплю не продвинулся в их поисках. После двух месяцев встреч и "интервью" оставалось обработать около десятой части списка.
Здравствуйте, леди Симонова.
- Добрый день. Чем я могу помочь?
Стройная молодая женщина, одетая богато и с большим вкусом, знакомая ему по светским раутам, с темным ассиметричным каре, стоит около своего красного автомобиля, в который она только что погрузила покупки. На пакетах - сплошь знаки дорогих магазинов и домов мод.
- Миледи, простите меня, что я так некорректно подхожу к вам, вместо того, чтобы договориться о встрече по телефону.
- Да что вам нужно? - Екатерина Симонова, урожденная Спасская, явно не обладает большим терпением.
- Пожалуйста, уделите мне несколько минут. Я писатель, пишу о царской семье книгу. Чисто биографическую, без политики. Я знаю, что вы были вхожи в семью, дружили с одной из принцесс.
Она внимательно смотрит на него, и в глазах он видит...что? Страх? Сожаление? Обиду?
- Мне нечего вам сказать, - она открывает дверь и садится в машину.
- Миледи, - он наклоняется к ней, - пожалуйста, подумайте. Если вы хорошо относитесь к подруге, у вас есть возможность развеять всю чудовищную ложь, которую вокруг них нагромодили. Бояться уже давно нечего.
- Отойдите! - почти кричит она, но он все-таки всучивает ей свою, точнее, Евгения Инклера визитку, с просьбой позвонить, если она подумает и решится. Машина со свистом уезжает, как будто за леди гонится демон.
Через несколько дней он получает сообщение с предложением встретиться вечером в арт-кафе "Империя" в самом центре. Место для томных аристократов, с кабинками для приватных встреч, и умеющими молчать официантами. Молодая женщина ждет его у окна в приват-ложе, курит, она сильно накрашена - бледное лицо, темные глаза, темные волосы, ярко-алые губы. Весь вечер он любуется ею, напоминая себе, что он на задании, а она замужем. Он любит таких, как госпожа Симонова - тонких, ухоженных, дорогих. Но почему-то иногда, пока он ее слушает, в памяти всплывает другое лицо - лицо уставшей, заплаканной женщины, и прозрачные от слез серо-голубые глаза.
- То, что я вам расскажу, останется между нами, - предупреждает она.
- Но как же книга? - удивляется "писатель".
- Плевать, выкрутитесь как-нибудь. Мое имя упоминать запрещаю. Понятно?
- Понятно, - покорно кивает головой подставной журналист. - Зачем же вы тогда решились на встречу?
- Я устала жить с этим, - тихо говорит леди, и "Евгений" вдруг со всей очевидностью понимает, что она на грани истерики. - Мне нужно хоть с кем-то поделиться, иначе я сойду с ума.
Екатерина тушит сигарету, вытаскивает ее из мундштука и тут же закуривает вторую.
- Мне кажется, что я видела ее после...после того, что случилось, - наконец произносит она, и видно, что она страшно переживает.
Писатель резко наклоняется к ней, глаза его блестят:
-- Как? Когда?
-- Сначала, - она роется в сумочке, - вы мне поклянетесь на проклятие ,что не причините ей вреда.
Люк, понятия не имеющий, зачем Тандаджи ищет королевскую семью, с некоторой опаской берет плоский, черный камень с иголочкой посередине.
- Я, Евгений Инклер, клянусь, что собираю информацию исключительно в познавательных целях и не для причинения вреда королевской семье или ее членам, или тем, кто дает мне информацию, - и он прокалывает указательный камень торчащей иголочкой. Кровь шипит, впитываясь в парные желобки для сбора крови, отходящие крестом от иглы, а запястье его окутывает едва ощутимая невидимая лента клятвы.
