– Присоединяйтесь к нам, – сказала она. – Поговорите с нами. Нам необходим ваш уравновешенный ум. Мы столь прискорбно эмоциональны. Такие младенцы.
– Ну, я бы вряд ли…
– Заткнись, Леонард. Ты и так уж достаточно наговорил, – сказала своему четвертому мужу худая, оленеглазая госпожа Дёрн. – Это господин Акрлист, или я совсем уж ничего не понимаю. К нам, дорогой господин Акрлист. Вот… так… вот… так…
Маловыразительный господин Акрлист выпятил челюсть – зрелище, достойное удивления, поскольку подбородок его, даже не будучи натуженным, производил впечатление стенобитного орудия, чего-то, способного проткнуть человека насквозь, – оружия, в сущности говоря.
– Дорогая госпожа Дёрн, – сказал он, – вы всегда так необъяснимо добры.
Изможденный господин Дёрн пытался подманить лакея, но тут вдруг присел, опустив ухо к самому рту Акрлиста. Присаживаясь, он господину Акрлисту в лицо не смотрел, однако теперь выворотил глаза до последней крайности, вглядываясь в его профиль.
– Я несколько глуховат, – сообщил он. – Не могли бы вы повторить? Вы сказали «необъяснимо добры»? Как забавно.
– Не будь занудой, – сказала госпожа Дёрн. Господин Дёрн распрямился в обычный свой рост, который производил бы впечатление еще более внушительное, если бы не обвислые плечи.
– Милая леди, – сказал он, – если я и зануда, то кто меня таким сделал?
– И кто же, дорогой?
– Это история длинная…
– Тогда мы опустим ее, хорошо?
Она стала медленно поворачиваться, скручиваясь в пояснице, пока ее маленькие конические грудки, походившие во всех отношениях на сладчайшую угрозу, не оказались нацеленными на господина Пустельгана. Господин Дёрн, видевший этот маневр сотни раз, страшенным образом зевнул.
– Расскажите мне, – промолвила, направив на господина Пустельгана этот залп неприкрытой эротичности, госпожа Дёрн, – расскажите мне, дорогой господин Акрлист, все о себе.
Господин Акрлист, которому ничуть не понравилось, что госпожа Дёрн обратилась к нему в столь бесцеремонной манере, повернулся к ее мужу:
– Ваша супруга весьма оригинальна. Большая редкость. Это наводит на определенные мысли. Она говорит со мною затылком, глядя при этом на господина Пустельгана.
– Но так тому и следует быть! – воскликнул господин Пустельган, глаза которого светились от возбуждения. – Ибо жизнь обязана быть многоразличной, несообразной, отталкивающей и электризующей. Жизнь обязана быть безжалостной и полной любви, в чем легко убедиться, очутившись в зубах ягуара.
– Мне нравится ваша манера выражаться, молодой человек, – сообщил Дёрн, – жаль только, что я решительно не понимаю, о чем вы толкуете.
– Что это вы там бормочете? – осведомился высоченный Прут, сгибая руку так, что она обрела сходство с древесной веткой, и прикладывая к уху пучок коротких сучьев.
– Вы божественны, – прошептал госпоже Дёрн Пустельган.
– Дорогой, по-моему, я к вам обращалась, – через плечо сказала госпожа Дёрн господину Акрлисту.
– Ваша жена вновь обратилась ко мне, – известил Акрлист господина Дёрна. – Послушаем же, что она имеет сказать.
– Как-то вы странно говорите о моей жене, – сказал Дёрн. – Она вас раздражает?
– Раздражала бы, если б я жил с ней, – ответил Акрлист. – А вас нет?
– О, дорогой мой друг, как вы наивны! Я ведь женат на ней и потому редко ее вижу. Какой смысл вступать в брак, если потом вечно натыкаешься на жену? С равным успехом можно и не вступать. О нет, друг мой, она делает что хочет. То, что оба мы оказались сегодня здесь, – просто совпадение. Понимаете? И нам это нравится – похоже на возврат первой любви, но без боли сердечной – да, собственно, и без сердца. Любовь хладная есть разлюбезнейшая разновидность любви. Такая чистая, такая бодрящая, такая пустая. Короче, такая цивилизованная.
– Вы словно явились сюда из преданий, – сказал Пустельган, но голосом настолько придушенным страстью, что госпожа Дёрн даже не поняла, что это он ей.
– В этой жаре я чувствую себя вареной репой, – сказал господин Прут.
– А как по-вашему, ужасный вы человек, чувствую себя я? – воскликнула, вглядываясь в приближающегося к компании нового гостя, госпожа Дёрн – воскликнула голосом настолько пронзительным, что он едва не сгубил впечатление, создаваемое ее красотой. – Я так хорошо выглядела в последнее время, даже мой муж подтверждал это, а вы ведь знаете, каковы они, мужья.
– Каковы они, я представления не имею, – отозвался только что появившийся пообок от нее, похожий на лиса мужчина, – но вы мне, конечно, скажете. И каковы же они? Я знаю только, какими они становятся… и знаю, возможно… что их до этого доводит.
– О, какой вы умный. Даже противно. Но вы должны сказать мне всю правду. Как я вам, дорогой?
Лисообразный мужчина (узкогрудый, с рыжеватыми волосиками за ушами, очень острым носом и умом слишком большим, чтобы им можно было с удобством распоряжаться) ответил:
– Вам, дорогая моя госпожа Дёрн, необходимо что-нибудь сладенькое. Сахар, плохая музыка – для начала сойдет и это.
Черноглазая дама – губы чуть приоткрыты, зубы поблескивают, как жемчуга, глаза, полные живого воодушевления, не отрываются от лисьего лица перед нею – стиснула нежные ладони у своей клиновидной груди.
– Вы совершенно правы! О, как вы правы! – бездыханно произнесла она. – Абсолютно и сверхъестественно правы, блестящий, блестящий вы человечек, – что-нибудь сладенькое, вот что мне требуется!
Между тем господин Акрлист посторонился, уступая место облаченному в львиную шкуру длиннолицему господину. Голову и плечи его покрывала черная грива.
– Несколько жарковато здесь, не правда ли? – сказал молодой Пустельган.
– Помираю, – ответил ему мужчина в шкуре.
– Тогда зачем же? – спросила госпожа Дёрн.
– Я думал, будет костюмированный бал, – ответил ошкуренный, – впрочем, жаловаться грех. Все здесь очень добры ко мне.
– Что не мешает вам излучать тепло, – заметил господин Акрлист. – Почему бы вам ее просто не снять?
– У меня под ней нет ничего, – ответила львиная шкура.
– Какая прелесть, – вскричала госпожа Дёрн, – я вся трепещу от восторга. Кто вы?
– Но, дорогая моя, – ответил лев, уставясь на госпожу Дёрн, – не могли же вы…
– Что, о Царь Зверей?
– Неужели вы меня не помните?
– Ваш нос навевает мне смутные воспоминания, – подтвердила госпожа Дёрн.
Господин Прут выставил голову из облака дыма. И принялся ее поворачивать, пока она не оказалась щека к щеке с головой господина Пустельгана.
