Отвлеченный чудовищным зверем, чародей не следил за аномалией. Теперь же, когда он взглянул в ее сторону, глаза его расширились в страхе.
Она заполнила пространство в десять раз больше и, без сомнения, в десять раз шире прохода. Скала абсолютно ничего не значила. Аномалия просто проходила сквозь нее, как будто ее и не было. И еще, из-за этого скалы менялись. Одни начали казаться более старыми и потертыми, в то время как другие — как будто только созданы титанами. Самые худшие изменение произошли с теми местами, до которых коснулся этот огненный цветок.
Ронин даже думать не хотел, что с ним произойдет, коснись он его.
И снова он начал бежать.
— Оно начало двигаться и расти гораздо быстрее, и я не понимаю отчего, — продолжал Крас. — Я боюсь, я не успею добежать до тебя. Ты должен телепортироваться!
— Мои заклинания работают не так, как должны! — ответил он. — Аномалия влияет на них!
— Теперь мы связаны! Это укрепит твое заклинание! Я проведу тебя к себе, там мы разберемся с ситуацией!
Ронин не горел желанием телепортироваться в место, в котором никогда не был, ведь была немалая доля риска оказаться замурованным в камень. Но теперь Крас связался с ним, и это намного упростит задачу.
Он сфокусировался на образе Краса, представив себе дракона-мага. Начал колдовать. Ронин чувствовал, как мир вокруг него изменяется.
Огненный цветок вдруг в два раза сократил расстояние.
Слишком поздно Ронин понял почему. Это было реакцией на магию… его магию. Он хотел остановить заклинание, но было слишком поздно.
— Крас! Рви связь! Рви, пока тебя тоже…
Аномалия поглотила его.
— Ронин?
Но Ронин не отвечал. Его метало кругами и в стороны, бросало, как листик в торнадо. С каждым вращением он летел все быстрей и быстрей. Звуки и образы окружили его. Он видел прошлое, настоящее и будущее и понимал каждое из них. Он с первого взгляда приметил оцепенелую тварь, которая вслед за ним летела туда, что можно было назвать водоворотом времени.
Летели и другие вещи, случайные предметы и даже создания. Целый корабль, парус которого был порван, а корпус разбит в носовой части, парил, исчезая. Дерево, на котором расселась стая птиц, последовало за ним. Вдали кракен, с пятьюдесятью длинными лапами, начинающимися от головы и заканчивающиеся щупальцами, потерпел неудачу, силясь достать до Ронина, пока сам не исчез.
Но откуда-то был слышен слабый голос Краса. Ронин…
Он откликнулся, но ответа не последовало.
Теперь он видел только водоворот.
И когда он поглотил его, последние мысли Ронина были о Верисе и детях, которых он никогда не увидит.
Он чувствовал медленный, но упорный рост листьев, веток и корней. Ощущал вневременную мудрость, вечную думу. Каждый гигант имел свои собственные уникальные черты — так же, как и правда была у каждого своя.
— Они — стражи леса, — раздался голос его наставника. — Они — душа леса, как и я.Они есть лес, — пауза. — Теперь… вернись к нам…
Сознание Малфуриона Ярости Бури почтительно оттолкнулось от колоссального дерева, старейшего в этой очень лесистой земле. Как только он вернулся, физическое окружение тоже начало возвращаться, хотя поначалу расплывалось.Он дважды моргнул серебряными, лишенными зрачков глазами, восстанавливая фокус. Ему не хватало воздуха, дыхание было неровным, но его сердце наполнилось гордостью. Никогда прежде он не достигал таких высот.
— Ты хорошо обучался, юный ночной эльф, — проревел голос, похожий на медвежий. — Лучше, чем я даже мог надеяться…
Пот лился с фиолетового лица Малфуриона. Его покровитель настоял на том, чтобы он попробовал сделать этот колоссальный шаг в разгар дня, время, когда его народ особенно слаб. Малфурион был уверен, что ночью он был бы сильнее, но Кенарий снова и снова указывал, что он должен перебороть себя. То, чему его наставник учил его, было не чарами ночных эльфов, и даже совсем наоборот.
Во многих отношениях Малфурион был не похож на свой народ. Вопреки всеобщей склонности к броской одежде, одеяния Малфуриона были очень скромны. Туника из ткани, простая кожаная куртка и штаны, высокие сапоги… его родители, несомненно, умерли бы от стыда, если бы они не погибли в катастрофе ранее.
Его темно-зеленые волосы до плеч окружали худое лицо, похожее на волчье. Малфурион стал отверженным среди своего рода. Он задавал вопросы, которые наводили на мысли, что старые обычаи не обязательно самые лучшие, и даже осмелился однажды упомянуть, что возлюбленная Королева Азшара может не всегда ставить интересы своих поданных выше своих намерений. Из-за таких поступков рядом с ним остались лишь те, кто разделял его идеи и несколько друзей.
В действительности, по разумению Малфуриона, искренне он мог считать своими друзьями лишь троих. Первый, и самый близкий, был его брат-близнец, приносящий немало беспокойств, Иллидан. Хотя Иллидан не отказался от традиций и волшебства ночных эльфов, как Малфурион, он имел обыкновение подвергать сомнению величие старейших – также великое преступление.
— Что ты видел? — жадно спросил брат, сидящий на траве рядом с ним. Иллидана было бы невозможно отличить от Малфуриона, если бы не синие, как полночь, волосы и глаза цвета янтаря. Почти у всех ночных эльфов, детей луны, были серебряные глаза. Лишь немногие рождались с янтарными и, считалось, были предназначены для величия.
Но если величие и ждало Иллидана, то для начала он должен был обуздать свой нрав и нетерпение. Он приходил со своим близнецом, чтобы учиться новому пути использовать силу природы — их наставник называл это «друидизм», — надеясь, что будет понятливым учеником. Но он часто прерывал заклинания, ему не удавалось сосредоточиться, чтобы оставаться в трансе. То, что он был довольно умелым в традиционном колдовстве, не удовлетворяло Иллидана. Он хотел изучить путь друидизма, потому что это уникальное умение отметило бы его как выдающегося, как приближающегося к способностям, которые все предсказывали ему с рождения.
— Я видел… — как же объяснить это хотя бы родному брату? Малфурион наморщил лоб. — Я заглянул в сердца деревьев, в их души. Но это были не просто их души…. Я видел… Я думаю… я взглянул в души всего леса!
— Как удивительно! — вздохнул женский голос с другой стороны от Малфуриона.
Малфурион изо всех сил старался, чтобы его щеки не потемнели до черного, что было ночноэльфийским вариантом смущения. В последнее время он чувствовал себя все более и более неловко рядом со своими товарищами… и все же он не мыслил себя без нее, без него.
