Дым быстро завращался и развеялся. Посреди круга вместо резинового ёжика сидела большая, как собака, тварь. Она отдалённо напоминала того самого резинового ежа. Во всяком случае, имела почти такой же цвет, то есть тусклый серо-сизо-голубой. Вся она покрыта чем-то вроде торчащих чешуй, сужающихся на концах. Морда у неё была вытянутой, рот длинный, с торчащими, как у анимационного бобра, передними зубами. Широкие, как у росомахи, лапы потрясающе кривые, но на передних — пальцы. И короткий плоский хвост. Но более всего были удивительны её глаза — круглые, как пуговицы, бесмысленно-весёлые.
Шишига обвела замерший класс своими пуговичными глазами и произнесла всё тем же невыразительным голосом:
— Животный магнетизм, согласно Кирхеру, должно разделить на месмеризм врачебный, месмеризм страстей и месмеризм музыкальный.
Она закашлялась, пустила соплю и добавила:
— Conjuro te creatura canis, per cum qui te creativ.
— Ё-моё! — потрясённо проронил на передней парте Валька Данилин.
Шишига немедленно обратила к нему свои плоские глаза и механически повторила:
— Ё-моё!
После чего встала на задние лапы, дотянулась до ученического стола, сгребла своими синюшными пальцами дневник Данилина и моментально засунула в свой безгубый рот. Быстро прожевала и заглотила, как пирожное.
— Я боюсь! — пискнул кто-то из девочек. И весь класс, словно по команде, отшатнулся.
— Ну, всё, всё! Пошла обратно! — занервничал Базилио.
Астральная зверюга завозилась и выдала новую фразу:
— Уважаемые родители! Настоятельно прошу Вас зайти в школу!
Пёрнула и пояснила:
— Подпись.
Потом направилась к двери, выдавая все тайны, записанные в дневнике Данилина:
— Биология — два, п-рррр! Математика — три с минусом, п-рррр! Физра — ничего. Литература — два подчищено — три, п-ррр!
— Стой, стой! — в панике закричал Базилио и кинулся за ней. Куда там! Шишига удрала. Класс валялся от восторга.
— Какой кошмар! — ужасался молодой маг, сидя в опустевшем кабинете в обществе бестелесого астрального гостя. — Вместо того, чтобы избавить школу от полтергейста, я наводняю её монстрами!
— Право, мой друг, — невозмутимо заявил Бельфегор. — вы прямо, как ребёнок! Нельзя же, в самом деле, так примитивно понимать свою задачу! Я полагаю, даже ваш недалёкий научный руководитель понимает, как важно показать всем местным материалистам, что трансцендентальное абсолютно достоверно! И уж вторым пунктом стоит избавление от него. Иначе, как вы докажете, что не занимались, подобно Коперфилду, простыми фокусами? Дайте шишиге пошляться по коридорам! Пусть она попугает двоечников и прогульщиков! А уж потом вы с триумфом загоните её в астрал!
* * *
— Лёнька, так он не врал?! — потрясённо воскликнул Федька. — А ты говорил, что никакой он не маг!
— Выходит, ошибался! — удивлённо ответил Косицын.
Но сказать, что он был сильно занят Базилевским и его астральной деятельностью, было бы неправдой. Две вещи занимали Лёна гораздо больше: отсутствие вестей из Селембрис и странное отношение к нему Наташи. Он несколько раз уже переносился в волшебную страну ночами, просиживал много времени перед магическим зеркалом в библиотеке, но Лембистор не давал знать о себе. И перстень Гранители ничего сказать более не мог.
— Ты сколько времени там проводишь? — спросил, явно завидуя, Федька. — За два дня волосищами опять оброс.
Именно эту странность подметил Базилеский: Косицын слишком быстро обрастал волосами. И неудивительно, он рыскал по всем местам, отыскивая пересечённые зоны. Но бывшие места заражения Сидмуром быстро выздоравливали, затягиваясь, словно раны. Демона не было нигде.
Лён лежал на диване, закинув руки за голову и неотрывно глядя в потолок. Он ждал ночи, чтобы уйти в Селембрис. Делать это днём он избегал — это вызовет у матери настоящий шок. Даже дядя Саша пугался. Существование в одной семье с волшебником выглядит не очень просто.
Ещё больше ему хотелось пойти к Наташе и поговорить с ней. Он не понимал, что в ней происходит. Их общение утратило и непринуждённость, и доверительность. Наташа стала скрытной и недоступной. Вместе с неожиданно расцветшей красотой к ней пришла холодность. Нет, она так прямо не отшивала его, но в её тоне появились такие искусственные нотки, от которых он огорчался непомерно. И не мог понять, чем не угодил принцессе. Неужели Чугун прав, и она просто в кого-то влюбилась? Платонова по-прежнему не имела в классе друзей, зато теперь стала общаться со старшими классами. Лён не однажды видел, как на перемене она стояла в группе десятиклассников и весело смеялась. Выходит, он слишком ещё мал для неё. Вот поэтому он уходил в Селембрис и проводил там много времени, чтобы подрасти.
— Этак ты однажды станешь старше меня. — заметил ему Костян. — Да и, пожалуй, закончишь школу лет в двадцать пять.
Сама собой вспыхнула и засветилась голубым светом настольная лампа.
«Меня зовут!» — догадался Лён. И более уже не раздумывал о том, насколько допустимо переноситься, не дожидаясь ночи.
* * *
В овальном зеркале среди серых волн виднелась чёрная фигура без лица.
— Все в сборе? — спросил Лембистор. — Надеюсь, ты всё обдумал? Моё требование таково: я обретаю тело. Найдите мне человека и позвольте мне вселиться в него. Я хочу быть именно человеком, тело дракона мне не нужно, это уже было.
Волшебники переглянулись. Это самое скверное, что демон мог потребовать от них. Ни один нормальный маг не посягнёт ни на единую живую душу, чтобы вытряхнуть её из тела. Тем более, ради того, чтобы вселить в неё чудовище. Тем более тяжко было думать о таком после летних событий.
Они молчали, не зная, что сказать. Оставить Пафа во власти демона?
— Понимаю ваши терзания. — проронила чёрная фигура, так и не дождавшись ответа. — Но я прошу себе отнюдь не прекрасного юношу. Мне сойдёт любой чёрный злодей, какого не жалко отправить в лимб.
Волшебники опять молчали. У них не было на примете такого чёрного злодея. Да если бы и был…
— А вот Паф не задумался бы сделать что угодно для тебя. — напомнил демон.
Возможно. Но у Пафа и не было такой ответственности перед Дивояром. Карающий меч вручён Лёну, а это накладывает соответственные обязательства. Сейчас он должен сделать для товарища то, за что отправил в небытие болотную ведьму.
— Что делать? — измученно обратился он к друзьям.
— Идти в путь. — сказала Брунгильда. — Ошибок никто не может избежать, но в пути может открыться новая правда.
