— Это что такое? — спросил я, садясь, чтобы Кадаль мог снять с меня сапоги.
— Король прислал тебе одеяние для завтрашнего торжества, господин.
В комнате возился мальчик-слуга, наливавший ванну, поэтому Кадаль, против обыкновения, держался официально. Управившись, мальчик поспешно выскользнул из комнаты, повинуясь кивку Кадаля.
— Что это с ним?
— Ну, знаешь ли, не каждый день приходится наливать ванну волшебнику…
— О господи! Что ты ему наговорил?
— Ничего особенного. Просто сказал, что, если он тебе не угодит, ты превратишь его в летучую мышь.
— Дурак. Нет, Кадаль, погоди. Принеси мой ящик. За дверью ждет Ульфин. Я обещал приготовить отвар.
Кадаль повиновался.
— А в чем дело? У него все еще болит рука?
— Да нет, не ему. Королю.
— А.
Он больше ничего не сказал, но когда я приготовил лекарство и Ульфин ушел, спросил:
— Что, неужто в самом деле так скверно, как говорят?
— Хуже.
Я коротко пересказал ему свой разговор с королем.
Он выслушал меня и нахмурился.
— И что теперь делать?
— Найти способ повидаться с дамой. Нет, не ночную рубашку — ее, увы, придется отложить. Дай мне чистое платье, что-нибудь темное.
— Да ты что, прямо сейчас к ней собрался? Время уже за полночь!
— Я никуда не собираюсь. Тот, кто должен прийти, придет сам.
— Но ведь у нее Горлойс…
— Помолчи, Кадаль. Мне надо подумать. Ступай. Спокойной ночи.
Когда дверь за ним закрылась, я подошел к креслу у огня. Я сказал, что мне надо подумать, но это была неправда. Все, что мне было нужно, — это тишина и огонь. Медленно, постепенно я очистил свой разум от мыслей. Они уходили из меня, как песок из сосуда, оставляя пустым и легким. Я ждал, опустив руки поверх серой туники, открытый, пустой. Было очень тихо. Откуда-то из темного угла послышалось сухое потрескивание старых досок. Взметнулось пламя. Я смотрел в огонь, но смотрел безучастно, как обычный человек, смотрящий в уютное пламя холодной ночью. Мне не нужно было видений. Я лежал, легкий, как сухой лист, на поверхности потока, что в ту ночь нес меня к морю.
За дверью внезапно послышался шум, голоса. В перегородку постучали, и в комнату, закрыв за собой дверь, вошел Кадаль. Он выглядел настороженным и несколько напуганным.
— Горлойс? — спросил я.
Он сглотнул и кивнул.
— Пригласи его сюда.
— Он спрашивал, был ли ты у короля. Я сказал, ты всего пару часов как приехал и ни с кем еще повидаться не успел. Так?
Я улыбнулся.
— Тобой руководили свыше. Зови его сюда.
Горлойс быстро вошел. Я встал, приветствуя его, и подумал, что он переменился не меньше Утера: его широкие плечи поникли, и впервые по нему было видно, что он стар.
Он отмел в сторону мои церемонные приветствия.
— Ты еще не ложился? Мне сказали, что ты приехал…
— Да. Едва успел к коронации. Не присядешь ли, господин мой?
— Спасибо, нет. Мерлин, мне нужна твоя помощь. Дело в моей жене. — Пронзительные глаза уставились на меня из-под седых бровей. — Конечно, никогда не поймешь, что ты думаешь, но ведь ты слышал?
— Да, какие-то сплетни, — осторожно ответил я, — но ведь об Утере всегда ходило множество сплетен. Но не слышал, чтобы кто-то посмел в чем-то упрекнуть твою жену.
— Пусть только попробуют, клянусь богом! Однако я не за этим пришел сегодня. С этим ты ничего поделать не сможешь. Хотя, возможно, ты единственный человек, который способен вразумить короля. Но если тебе удастся уговорить его отпустить нас назад в Корнуолл, не дожидаясь окончания празднеств… Ты ведь сделаешь это — для меня?
— Если сумею.
— Я знал, что могу на тебя положиться. А то теперь в городе такое творится, что не поймешь, кто тебе друг, а кто — так. Утер не из тех людей, кому легко противоречить. Но ты это можешь — и решишься, что важнее. Ты сын своего отца, и ради нашей старой дружбы…
— Я же сказал, что сделаю!
— В чем дело? Ты не болен?
— Ничего. Просто устал. Дорога была трудная. Я увижусь с королем завтра утром, прежде чем он отправится на коронацию.
Горлойс поблагодарил меня коротким кивком.
— Я пришел к тебе не только за этим. Не мог бы ты сейчас поговорить с моей женой?
Последовала мертвая тишина, такая долгая, что я боялся, что он что-нибудь заподозрит. Потом я сказал:
— Если тебе угодно — пожалуйста. Но зачем?
— Болеет она. Я хотел бы, чтобы ты посмотрел ее, если не трудно. Когда женщины сказали ей, что ты в Лондоне, она попросила о встрече с тобой. Честно говоря, я был очень рад, когда услышал, что ты здесь. Теперь мало кому можно доверять, и это истинная правда. Но тебе — верю.
Полено рядом со мной прогорело и рухнуло вниз, в самый жар.
Взметнулось пламя, и лицо Горлойса окрасилось алым, словно кровью.
— Придешь? — спросил старик.
— Конечно! — Я отвернулся. — Уже иду.
Утер не преувеличивал: госпожу Игрейну действительно хорошо стерегли. Их с мужем поселили во дворце, к западу от королевских покоев, и двор был полон корнуэльцев, все — при оружии. В прихожей тоже были вооруженные воины, а в самой спальне — с полдюжины женщин. Когда мы вошли, старшая из них, седая женщина с обеспокоенным лицом, кинулась мне навстречу.
— Принц Мерлин!
Она преклонила передо мной колени, глядя на меня с почтением и страхом, потом повела меня к кровати.
Комната была теплой и ароматной. В лампах горело душистое масло, в очаге — яблоневые дрова. Кровать стояла посреди стены, напротив очага. Подушки были серого шелка с золотыми кисточками, а покрывало богато расшито цветами, фантастическими зверями и крылатыми существами. Это была первая комната женщины, в которой мне пришлось побывать, не считая комнаты моей матери, с простой деревянной кроватью, резным дубовым сундуком и прялкой, с потрескавшимся мозаичным полом.
Я подошел и встал в ногах кровати, глядя на жену Горлойса.
Если бы меня спросили, какова она, я не смог бы ответить. Кадаль говорил, что она красива, и я видел голодное лицо короля, поэтому знал, что она привлекательна; но сейчас, стоя в душистой комнате и глядя на женщину, что с закрытыми глазами лежала на серых подушках, я ее не видел. Не видел ни комнаты, ни бывших в ней людей. Видел лишь, как полыхает и пульсирует свет, словно в хрустальном шаре.
Не отводя глаз от лежавшей на постели королевы, я сказал:
— Одна из женщин останется здесь. Остальные пусть выйдут. И ты тоже, господин мой.
Он вышел без разговоров, вытолкав перед собой женщин, словно стадо овец. Та из них, что встретила меня, осталась у ложа своей госпожи. Когда дверь закрылась, женщина на постели открыла глаза. Наши взгляды встретились, и несколько мгновений мы молчали. Потом я спросил:
