– Эви, что мы, проклятье, делаем? – я бросил на нее отчаянный взгляд.
– Тэрсел, ты мне обещал! – она испуганно подхватила малыша, а он заревел, тяня ко мне руку.
– Эви, может… – почти прошептал я. – Может, все же позволишь видеться с ним иногда, когда я вернусь? Пожалуйста, Эви…
– Нет. Так лучше. Ты знаешь, ты сам согласился… – она не смела смотреть мне в глаза. – Прости.
Она поспешно ушла, пытаясь успокоить сына.
Я же, чтобы хоть как-то отвлечься, зашел в Перекресток попрощаться с Перлом и, когда уходил, с удивлением заметил Гаста. Он сидел за дальним столом, уткнувшись в книгу, но, похоже, сосредоточиться на чтении у него не получалось. Я несколько минут наблюдал за ним, а он все так же не перелистнул ни страницы. Взор мага рассеяно пробегал по строкам и часто застывал в одной точке, когда он глубоко задумывался. Я подошел к нему и сел напротив. Он, вздрогнув, оторвался от книги.
– Неважно выглядишь, – заметил он.
– Ты тоже.
Мы усмехнулись друг другу с горчинкой.
– Что ты здесь делаешь? Ведь Лайтфел принял вас обратно.
– Он сделал это только потому, что ты внес подобный пункт в договор о перемирии. А мне бы хотелось, чтобы он сделал это по своей воле. Хотя, Скит и Инведнис не разделили мой взгляд и уже в обители.
– Будь уверен, так и случится.
– Вот как? – весьма скептически произнес Гаст.
– Да. Есть одна твоя заслуга, о которой он даже не догадывается. И я намерен сообщить ему об этом. Пойдем.
– Что еще за заслуга? – Гаст фыркнул. – Ему известно абсолютно все о моих делах.
– Просто на кое-что он не обратил внимания.
– Брось, Тэрсел, – Гаст вновь уткнулся в книгу. – Ты не обязан ничего делать.
– Гаст, – в моем голосе послышалось раздражение. – Или сейчас или никогда.
Он удивленно посмотрел на меня и поднялся следом. Мы вернулись в городской совет. Светлые маги еще не успели уехать, задержавшись на обед. Я отозвал Лайтфела. Он прихватил пару бокалов вина, и мы удалились в соседний кабинет.
– Мне нужно поговорить с тобой… о Гасте.
– О Гасте? Я сделал, то, что ты тогда просил, но этот упрямец возвращаться не желает. Не силой же его принуждать.
Я невольно рассмеялся, вновь отметив, что в каких-то черточках характера имелось разительное сходство.
– Конечно упрямец – весь в тебя…
– Что? – Лайтфел воззрился на меня с непониманием.
– Визониан успел шепнуть мне кое-что перед смертью. А до этого у меня как-то не находилось подходящего момента рассказать тебе…
Я поведал ему историю погибшего советника. Лайтфел застыл, сраженный моими словами. Руки его задрожали, и он спешно поставил бокал на стол, едва не расплескав вино.
– Не может быть! – только и вымолвил он, но в глазах уже разгорелась надежда.
– Это легко проверить по крови, ты же знаешь, – заметил я. – Он ждет внизу и еще ничего не знает.
– Почему ты рассказал мне об этом?
– Я делаю это для Гаста. Надеюсь, что перемены в жизни пойдут ему на пользу. Я позову его.
– Спасибо, – произнес Лайтфел за моей спиной.
Я спустился вниз.
– Ну что? – в голосе Гаста слышалась легкая насмешка. – Судя по твоему лицу, никакие «заслуги» не тронули его. Возвращаемся в Мидл?
– Наоборот, тронули. И очень сильно. Он ждет тебя с большим нетерпением.
– Ты меня заинтриговал.
– Надеюсь, это тебя не разочарует. Прощай, Гаст.
Он уже занес ногу на ступеньку и застыл.
– Ты со мной попрощался или мне почудилось? – он, нахмурившись, обернулся и с подозрением поглядел на меня. – Уж не насовсем ли?
– Если я тебе скажу «пока» или «до встречи» – ты перестанешь задавать глупые вопросы?
– Куда ты собрался? Ты ведь не прямо сейчас собираешься уезжать?
– Но достаточно скоро. Пока буду сидеть в своей башенке, смотреть на закаты и думать, куда податься.
– Ну, тогда до встречи! – Гаст стал подниматься по лестнице.
Ветер. Что может быть непредсказуемей, сильнее и величественней тебя? Теплый и ласковый, ароматный и густой поздней весной, ты легко оглаживаешь лицо подставленное под твои невидимые струи, играешь с прядями волос, заставляя их взлетать и трепетать. А потом друг набираешь силу урагана, швыряешь потоки воды, падающие из туч острыми иглами, а может и ледяными шариками града. Треплешь пышные шапки деревьев в буйстве грозы, и они кланяются тебе до самой земли. Поля и луга своим стремительным движением превращаешь в бурное море. А потом ты надолго пропадаешь, уступив место летнему штилю. Возвращаешься в желтом наряде в осенние дни. Нежно играешь с невесомым золотом листьев и обрушиваешь их рыжим шелестящим дождем на землю. Холод и жестокость зимы подчиняет тебя, ты вскидываешь полы одежды, пробираешься сквозь складки одежды до самой кожи и обжигаешь ее своим неожиданным морозным прикосновением…
Я сидел на пороге и смотрел на облака, заполнившие небо, мелкие, полупрозрачные, словно кто-то выпотрошил перину, и они, совсем легкие, как перья, парили в вышине, чуть подгоняемые ветром. Я задумчиво вертел в руках бумажного ястребка. На постели были разложены вещи, не так много, которые я собирался взять с собой. Несколько сменных рубашек, теплый плащ, рисовальные принадлежности с небольшим альбомом, склянки и пакетики со снадобьями, принесенные Мерлиндой. Осталось только сложить все это в торбу. Понемногу вечерело. Накренившаяся лодочка молодого месяца через некоторое время утонула в облаках. Я поднялся, поежившись от опустившейся прохлады, поглядел вниз в овраг и отпустил бумажного ястребка. Порыв ветра закружил его, подхватил на какое-то мгновенье, а потом отпустил и тот рухнул в пропасть. Без магии мой ястребок летать не мог…
С лестницы послышались голоса. Я зашел в комнату, накинул куртку и подбросил пару поленьев в камин. В дверь тихо постучали, потом в нее заглянул Ретч.
– К тебе кое-кто пришел, – сообщил он и посторонился.
В комнату зашел Гаст. Наверное, на моем лице все же отразилось изумление, так как он хмыкнул.
– Теперь понятно, почему ты со мной прощался. Думал, что больше не увидишь меня, а я перестану знаться с тобой?
Я лишь пожал плечами и указал на кресло. Гаст сел и уставился задумчиво в огонь.
– У тебя оказалось достаточно причин не открывать Лайтфелу, узнанное от Визониана.
– Ты их подсчитал? – я чуть усмехнулся.
– Что-то вроде того. Будем считать, что одну я уже назвал.
– Допустим.
– Потом, когда мы ушли с Авориэн, ты тем более не желал открывать это. Причин же, заставивших тебя открыть тайну, наверное, столько же. Ты подстраховался, чтобы твой сын не стал возможным кандидатом в наследники Лайтфела, ну и, в конце концов, не сдержал благородного порыва ко мне.
