— И как её зовут? — все так же спокойно, спросил друг.
— Почему ты решил что здесь есть «она»?
— Я не вчера родился, мой друг, — и все та же шальная улыбка, которая расцветала у аристократа каждый раз, когда он был готов с головой нырнуть в какую-нибудь авантюру.
— Ты знаешь, как её зовут, — пожал я плечами.
— Тебя убьют, — резко посерьезнел неунывающий маг воды, а потом еще и добавил. — На месте.
— Скорее всего, — спокойно кивнул я.
Снова налили, снова выпили, опять закусили, в этот раз пошло туго. Пришлось наливать по второй.
— Это любовь?
— Не знаю.
— Не знаешь?
— Я не знаю что такое любовь, я не верил и не верю в любовь.
— Тогда зачем? — кажется, Дирг пытался собрать мысли в кучку, но это у него никак не выходило.
— Потому что это, наверно, любовь.
Мы допили коньяк, и Дирг, подмигнув мне, выбросил емкость на улицу. Раздался треск разбитого стекла, и страшный кошачий визг. Помолчали.
— Даже если мы станем врагами, знай — ты мне был и будешь другом, — улыбнулся рыжий.
— Враги не могут быть друзьями, — улыбнулся и я.
— Значит, мы не будем врагами, — продолжал скалиться прожженный авантюрист и сорвиголова. А еще, по совместительству, мой друг — Дирг ним Гийом.
— Спасибо.
Я поднялся из-за стола и пошел к выходу. Даже несмотря на то, сколько мы выпили, вернее чего мы выпили, меня нисколько не штормило, и даже легкого ощущения опьянение не присутствовало. Будто сок хлебал. У выхода меня догнала фраза:
— Я бы хотел сказать тебе пока, но, думаю, что лучше для всех будет — прощай.
Добавив в голос насмешки и веселья, я ответил:
— Живи свободно, бастард Дирг ним Гийом.
— Живи с честью, Сумасшедший Засранец Тим.
Лиамия Насалим Гуфар
Лиамия стояла у алтаря, слишком красивого и пышного алтаря, чтобы его никто не заметил. Это была словно насмешка богов, этот клятый Фукхатом алтарь. В храме Ифары, сегодня собралось много народа. Около полутысячи разумных. Все они имели разные оттенки кожи, черты лиц, цвета глаз, остроту ушей и величину роста, но были объединены одной целью. Все они были отпевателями Лиамии Насалим Гуфар, наивно полагая, что являются гостями на свадьбе. В первом ряду сидел сам Султан со своей старшей женой и старшим сыном. Рядом с ним — Визирь с матерью девушки и младшим братом, который в эти дни не расставался с ножом, который казался удивительно знакомым. Будто смуглянка где-то его уже видела, но никак не могла вспомнить где.
Ну и конечно же, все взгляды в пышном храме, с невозможно красивыми витражами, мраморным полом, среди колоннады, изображавшей божественный символ, под куполом из красного, драгоценного шелка, стояли трое. Жрец, раздутый от своего эго, которое не могло поместиться в маленькой тушке богослова. Это самое эго, попросту не могло вместить в себя осознание того, что священнику выпала честь женить шархана, сына главного шархана страны, и дочь самого Визиря, названного брата правителя.
Так же, с чашей в руках, стоял и жених. Он был статен, красив, с черными, мягкими глазами, доброй улыбкой, широкими плечами и мощными руками. Наверно, ни одна девушка, не могла взять в толк, почему лицо Лиамии, скрытое чуть прозрачной тканью, не излучало ни грамма радости. Они не могли понять, почему запах походного костра и дорожной пыли, смешанной с морской солью, может быть приятнее чем тот аромат, который источал собой надушенный маг. Да и еще много чего не могли понять девушки, которые услышали красивую сказку, закончившуюся свадьбой. Сказку, в которой все было хорошо и все выжили.
Эзем поднял чашу, инкрустированную драгоценными, волшебными камнями, и не показной честью отпил густого, алого напитка. Не думайте что там вино, по обряду новобрачные пили кровь белого ягненка, в которую добавляли по капле своей. Шархан, тепло улыбаясь, протянул чашу девушке. Та приняла её недрогнувшими руками. Ей было уже все равно. Клетка захлопнулась, и птичка навсегда останется в ней. Под золотым куполом, с самой вкусной едой и самой мягкой постелью, но как и любая иная птица, в клетке она уже не сможет спеть. Как и станцевать. Как и когда-либо позволить себе вспомнить прекрасную сказку, у которой, наверно, мог быть и иной конец.
— Дитя, признаешь ли ты пред ликом Ифары, — на распев читал заученную ритуальную фразу, священник. — Сего достойного шрахана Эзема. Признаешь ли ты его мужем своим в будущем, в прошлом, настоящем и в вечности? Дозволяешь ли свету Ифар скрестить ваши души во благи мироздания, целостного порядка и вселенского равновесия. Признаешь ли себя частью достойного шархана Эзема, как он признал тебя частью себя? Если да — отпей крови священного животного. Если нет — пролей кровь на землю.
Лиамия все же не сдержалась и позволила себе легкую заминку. Сделать этот простой глоток без промедления, было не в силах даже полукровной Океании. Существе, сравнившимся в скорости с Безумным Серебряным Ветром, песни о котором всего за пару дней разошлись по всему Алиату и даже дальше. Когда чашу от губ тори отделял всего один женский волос, Лиамия вдруг замерла. Но вовсе не потому, что не смогла сделать сей шаг, а потом что её остановил жрец. Тот выглядел еще больше раздутым нежели прежде, а взгляд его светился такой гордостью, что её можно было взвесить на весах и оценить в золоте. И на то золото купить целую страну.
— Помня древние традиции, я должен спросить — не возражает ли кто против сего обряда. Нет ли у кого мыслей черных или белых, могущих помешать свету Ифары скрестить две души? Есть ли причина, пролиться крови священного животного на землю?
В зале дружно вздохнули. Это присказка, даже не обязательная часть ритуала, обычно использовалась, чтобы потянуть время и дать гостям насладиться торжеством момента. Жрец совсем обнаглел, не хочет упускать момента и желает еще больше покрасоваться. Вот только тогда откуда такое количество гордости и просветленное лицо, на котором тут же разгладились все морщины.
И все же, столь простые слова, нарушили спокойствие девушки. Сердце забилось быстрее, губи приоткрылись, глаза вспыхнули как сигнальный костер на крепостной ночи. Надежда, пусть маленькая и призрачная, поселилась в душе птички, увидевшей форточку в клетке.
Жрец задал свой вопрос второй раз, и сердце буквально взорвалось от напряжение. Лиамия чувствовала что еще немного, совсем чуть-чуть и она рухнет, так ноги почти не держали её. Руки начали опасно подрагивать, что заметил шархан, но судя по радости в глаза, неправильно истолковал. Надежду он принял за испуг.
Жрец спросил в третий раз и девушка буквально услышала в своей голове звон настенных часов Сантоса, мерно отбивающих свой неостановимый, безжалостный и равнодушный ритм. С громким скрипом, неслышимым ни для кого, форточка в клетке задвигалась, и птичка все мрачнела и мрачнела, сердце билось медленнее, а руки крепчали. Проклятый жрец, подарив надежду, мгновение позже её забрал.
