— Кто ты? — грубо спросил он. У тебя не солнечный удар, и ты не играешь со мной в какую-то игру. Судя по твоей речи, ты отнюдь не дереве11ская девица, невинная в своем невежестве. И тем не менее, похоже, ты ничего не знаешь о мире и его обычаях.
— Я дочь Газала,— беспомощно ответила она,— Если бы ты увидел Газал, возможно, ты бы понял.
Он поднял ее и уложил на песок. Встав, он принес и расстелил попону.
— Спи, Лисса,— Голос его звучал хрипло из-за борюгцих->уг с другом чувств,— Завтра я собираюсь увидеть Газал.
На рассвете они двинулись на запад. Альмарик посадил Лиссу на верблюда, показав ей, как держать равновесие. Она напилась в седло обеими руками, демонстрируя, что ниче-не знает о верблюдах, к очередному удивлению молодо-| аквилонца. Выросшая в пустыне, она никогда прежде не ; [дела на верблюде, так же как до предыдущей ночи не езди-ia на лошади. Амальрик соорудил ей нечто вроде плаща, и на надела его, не спрашивая, откуда он взялся, приняв дар ак же, как и все, что он для нее делал,— с благодарностью, но слепо, не выясняя причины. Амальрик умолчал о том, гто защищающий ее от солнца шелк когда-то прикрывал черную кожу ее похитителя.
Пока они ехали, она снова стала просить его рассказать гго-нибудь о мире — так ребенок просит сказку.
— Я знаю, что Аквилония далеко от этой пустыни,— ска-ша она,— Между ними лежит Стигия, и земли Шема, и фугие страны. Как так получилось, что ты оказался здесь, голь далеко от родины?
Какое-то время он ехал молча, держа в руке повод вер-пода.
Аргос и Стигия воевали друг с другом,— неожиданно | –(ал он.— В войну оказался втянут Коф. Кофийцы требо-.п одновременного вторжения в Стигию. Аргос поднял>mi по наемников, которые сели на корабли и поплыли вдоль обережья на юг. В то же время войско Кофа собиралось горгнуться в Стигию по земле. Я был одним из этих намни ков. Мы встретились со стигийским флотом и победили его, заставив отступить назад в Хем. Мы должны были высадиться и разграбить город, а затем продвигаться по течению Стикса — но адмирал был осторожен. Нашим предводителем был принц Запайо да Кова, зингарец. Мы шли на юг, пока не достигли покрытых джунглями побережий Куша. Там корабли бросили якорь, и мы пошли на восток, вдоль стигийской границы, сжигая и грабя все на своем пути. Мы намеревались повернуть в определенном месте на север и нанести удар в сердце Стигии, соединившись с кофийца-ми, которые должны были наступать с севера. Затем пришло известие, что нас предали. Коф заключил сепаратный мир со стигийцами. Одна стигийская армия игла на юг, чтобы перехватить нас, в то время как другая уже отрезала нас от побережья.
У принца Запайо в отчаянии возникла безумная идея идти на восток, надеясь пройти вдоль стигийской границы и в конце концов достичь восточных земель 111ема. Но армия с севера нас догнала. Мы повернулись и побежали. Весь день мы сражались и теснили их к нашему лагерю. 11о на следующий день преследовавшая нас армия подошла с запада, и наше войско перестало существовать. Мы были разбиты, сокрушены, уничтожены. Мало кому удалось бежать. Но когда наступила ночь, я сумел вы рваться имеете со своим товарищем, киммерийцем по имени Копан, человеком с силой быка.
Мы двинулись на юг в пустыню, поскольку идти больше было некуда. Конан уже бывал раньше в згой части мира и считал, что у нас есть шанс выжить. Далеко на юге мы нашли оазис, но стигийские всадники напали на нас, и снова пришлось бежать от оазиса к оазису, страдая от голода и жажды, пока мы не оказались в незнакомой бесплодной местности, где не было ничего, кроме сверкающего неба и голого песка. Мы ехали и ехали, и лошади уже шатались под нами, а мы сами сходили с ума. Однажды ночью мы увидели огни и поехали на них, в отчаянии надеясь обрести друзей. Как только мы подъехали ближе, нас встретил град стрел. Лошадь Конана была ранена и встала на дыбы, сбросив всадника. Вероятно, он сломал шею, поскольку больше не шевелился. Мне как-то удалось скрыться в темноте, хотя лошадь пала подо мной. Я успел лишь мельком увидеть нападавших — высоких, стройных и смуглых, в непривычной моему глазу варварской одежде.
Я двинулся пешком через пустыню и наткнулся на троих стервятников, которых ты видела вчера. Это были шакалы-ганаты из воровского племени, люди смешанной крови — негритянской и Митре одному известно, какой еще. При мне не было ничего, что могло бы им пригодиться,— только поэтому меня и не убили. Целый месяц я бродил и воровал вместе с ними, поскольку больше мне ничего не оставалось.
— Я не знала, что так бывает,— тихо произнесла девушка,— У нас ходят разговоры о царящих в мире войнах и жестокости, но ведь это так далеко, что вообще кажется сном… Но когда ты рассказываешь о предательстве и сражениях, я как будто я сама все это вижу.
— Что, неужели враги никогда не нападали на Газал? — спросил Амальрик.
Она покачала головой:
— Люди обходят Газал далеко стороной. Иногда я видела на горизонте вереницы черных точек, по словам стариков, это войска, идущие на войну, но они не приближались к Газалу.
Амальрику стало не по себе. В этой безжизненной на вид пустыне обитали некоторые из самых жестоких племен на земле — ганаты, рыскавшие далеко на востоке; тибу, люди в масках, ушедшие, как он считал, дальше на юг; а где-то на юго-западе простиралась полумифическая империя Том-балку, ею правили варвары. Казалось невероятным, что город посреди этих диких земель мог существовать в столь глухой изоляции.
Когда он отвел взгляд, его охватили сомнения. Не случился ли у девушки солнечный удар? Не демон ли это в женском обличье, вышедший из пустыни, чтобы заманить его в смертельную ловушку? Одного взгляда на то, как она по-детски цепляется за высокую луку верблюжьего седла, было достаточно, чтобы развеять подобные подозрения. Однако его вновь охватили сомнения. Не околдован ли он ею?
Они продвигались на запад, лишь однажды остановились чтобы поесть фиников и выпить воды. Амальрик соорудил хрупкое укрытие из своего меча, ножен и попон, чтобы защитить ее от пылающего солнца. Девушка так устала от верховой езды, что ее пришлось снимать с верблюда. Вновь ощутив возбуждающую сладость ее мягкого тела, он почувствовал, как его охватывает страсть, и несколько мгновений стоял неподвижно, опьяненный ее близостью, прежде чем уложить ее в тени импровизированной палатки.
Его чуть ли не злил ее прямой взгляд, ее покорность, с которой она отдавала свое юное тело в его объятия. Казалось, будто она не осознает того, что может ей повредить; эта невинная доверчивость вызывала у него чувство стыда и беспричинный гнев.
Когда они ели, он неощущал вкуса .фиников, жадно любуясь гибкой юной фигурой. Она же, казалось, этого не замечала. Когда он поднимал ее, чтобы снова посадить на верблюда, и ее руки инстинктивно обхватили его за шею, он вздрогнул, но все же усадил девушку в седло, и они опять двинулись в путь.
