Роскошный кабинет, спору нет: тут и вездесущий ампир, тут и вазы в углу стен, тут и дорогая мебель, на которую не пожалели ни древесины, ни лака, тут и награды с премиями, стоящие за стеклом в шкафах, тут и грамоты на стенах по соседству с портретами основателя университета, его сыновей и самой миссис Миларди.
А вот здоровенная ель прямо за окном смотрится довольно органично.
Встревоженная ректор заставила себя взять себя в руки и начала разговор:
– Чем я могу помочь властям?
Салли, не ходя вокруг да около, выложила на стол фотокарточку трёх профессоров:
– Нам известно о печальной судьбе ваших профессоров Лоренса, Мак Абеля и Дюамеля, госпожа Винстон, – нейтрально, стараясь не доводить собеседницу до крайне нервного состояния, приступила к опросу наш кудрявый детектив, – Ещё досаднее было узнать о том, что профессора Мак Абеля видели среди сектантов, о которых вам должно быть известно.
– Сенав? – изумлённо выдохнула миссис Винстон, – С этими преступниками?
Её шальной взгляд неприятно скользнул по мне, и стало понятно, насколько широко в народ ушла моя кандидатура главного злодея этой пьесы.
– И нам хотелось бы узнать о них и, особенно, об их последней работе всё, – заключила Салли.
– Недавно я уже говорила с сантибами… – неуверенно промямлила полноватая дама, растеряно водя взглядом по столу.
– Прошу вас повторить, – не позволила той открутиться Салли.
Поняв, что не отвертеться от щекотливой темы, ректор застучала пальцами по столешнице в нерешительности и сделала глубокий вдох. Затем резво нырнула под стол, поковырялась там секунду, после чего в её руках возникли четыре стакана и почти полная бутылка бренди. Виновато отводя взгляд, она начала наливать чуть-чуть алкогольного напитка в стаканы.
– Прошу прощения, когда волнуюсь… нужно немного, – пояснила свои действия дама, – Надеюсь, вы не откажете…
Подтверждая, что отказываться мы не станем, Истериан первым взял свой. Когда ёмкости с бренди были разобраны, мы сухо чокнулись и осушили стаканы. Мне тоже пришлось влить в себя равнодушный моему организму алкоголь.
– Отличный бренди! – похвалил напиток Истериан.
А успокоившая нервы алкоголем Миларди готова была рассказать нам всю историю о трёх гениальных математиках:
– Восемь лет назад ко мне в кабинет зашёл взволнованный профессор Мак Абель и начал сбивчиво рассказывать о своей новой задумке – построении математической модели мира. Он начал одухотворённо рассказывать, что способен при помощи формул и алгоритмов описать абсолютно все процессы на земле, подчинить и теорию хаоса, и теорию вероятности. Пришёл он не с пустыми руками, а с рядом уже готовых формул, так он, например, вывел универсальную формулу движения любого тела, по любой траектории, с учётом и гравитации, и трения, и направлением движения… В общем, это было впечатляюще! Просил он лишь безграничного доступа к библиотеке, закрытой, разумеется, и ещё предоставить ему лабораторию для опытов. Я решила всё как следует обдумать и попросила профессора зайти на следующий день…
Миссис Винстон прочистила горло и продолжила:
– На следующий день он пришёл уже с товарищем и коллегой Дюамелем. Вдвоём они продолжали настаивать на необходимости эксперимента. Я была вынуждена дать добро. Стоило им приступить, как к ним присоединился ещё и профессор Лоренс. Втроём они начали свой титанический труд. Каждый год они предоставляли мне результаты, которые, без преувеличения, потрясали, но они вечно всё дополняли, дорабатывали, углубляли. Их затея уже не казалась мне такой уж фантастической.
– Их труды вы сохранили? – внезапно перебил Миларди Истериан.
– Разумеется. А это имеет отношение к сектантам?
– Нет, прошу прощения, продолжайте…
Похлопав длинными ресницами с недоумением, ректор продолжила:
– Проблемы начались, когда четыре года спустя Сенав Мак Абель решил заняться Бликами и увлёк этим своего ближайшего товарища Дюамеля. Они долго возились с этими феноменами и, по слухам, добились определённых успехов. С тех самых пор началось неладное: все трое профессоров стали странно себя вести, подолгу просиживали в лаборатории, требовали для опытов самые разные приборы. Ещё они начали говаривать о странных визитёрах, неизвестных типах, крутящихся вокруг, даже об угрозах! Я, конечно, начала беспокоиться, решила отговорить их от дальнейших исследований, но они не соглашались, продолжали бесконечные работы, стали подключать студентов себе в помощь… Затем повесился Эрнест Лоренс два года назад. Причины нам до сих пор неясны, но его коллеги заявили, что ему накануне угрожали неизвестные, вот он и решил покончить с собой.
Переволновавшаяся дама предложила ещё бренди, но мы дружно отказались. Выпив стаканчик в одиночку, ректор Винстон продолжила:
– И тут нападки в их стороны прекратились, и они продолжили уже вдвоём. Переживали из-за гибели товарища долго и за целый год почти не добились значительных продвижений. Работа пошла медленнее, лишь тринадцать месяцев назад они вернулись к прежним темпам, как вдруг… история с угрозами повторилась, Мак Абель и Дюамель обратились в Сантиб, который ничем не смог помочь, и год назад пропал Сенав. Его долго искали, допрашивали знакомых, коллег, студентов, обыскивали дом, но ничего не нашли. Профессор Дюамель после этого стал скрытным, мало общался, всё больше запирался в лаборатории, у него началась паранойя. И где-то две с половиной недели назад он пропал. Тоже бесследно. А тут я ещё и узнаю, что они, возможно, попали к сектантам. Нелепица какая-то…
– А их квартиры обыскивали? – спросила Салли по окончанию рассказа.
– Естественно, всех троих.
– А у них были вторые места жительства?
Женщина с сожалением развела руками:
– К сожалению, мне это неизвестно.
Салли вздохнула и стала медленно проговаривать вопрос, подбирая попутно правильные слова:
– А у профессоров не было… своих взглядов на религию? Может, они проповедовали отличную от нашей веру?
– Я не припомню такого, – осторожно ответила миссис Винстон, – Вообще, у нас такие темы редко поднимают. Да и знаете, эти математики, физики, химики – они в большинстве своём атеисты.
– А в организациях или кружках никаких не состояли?
– Мне никто не говорил, но, вообще, мы за личной жизнью преподавателей не следим.
Уже видно, куда заходит разговор – в пучину незнания. Какие бы вопросы мы ей ни стали бы задавать, вряд ли ректор ответит хоть на один. Спрашивать нужно других, вот только кого?
– А с кем тесно общались профессора? – влез и я со своим вопросом.
