Шли трое или четверо. Хастины. И с ними кто-то еще.
Железный лязг отпираемой двери заставил всех затаить дыхание. В проем хлынул свет из ярко освещенного коридора, и оказалось, что дверь находится на возвышении и к ней ведет каменная лестница. Двое стражей с пылающими факелами в руках спустились по ступенькам.
За ними вошел Рант Абсолиан.
Линден, ослепшая от яркого света, определила его присутствие только благодаря своему видению.
Когда ее глаза привыкли к свету, на полу, у своих ног, она увидела Томаса Ковенанта.
Он лежал абсолютно прямо, вытянув руки по швам, словно кто-то старательно уложил его в этой позе, но его тело было полностью расслаблено. Глаза без всякого выражения пялились в потолок. Он был словно выпотрошенная оболочка человека. Лишь слабое колыхание груди при дыхании свидетельствовало о том, что он еще жив. Тенниска была испятнана кровью — это были метки, оставленные руками Линден.
В камере разом стало холоднее. В первую секунду Линден даже не сумела осознать то, что видит: вот лежит Ковенант, и она способна воспринимать его лишь обычными органами чувств, а для видения он недоступен. Она со страхом и надеждой прикрыла глаза — и он вновь исчез для ее органов чувств. Но он был здесь. Она это знала. И могла убедиться в этом — стоило лишь поднять веки.
С содроганием она вспомнила, где уже встречалась с подобным феноменом. Ребенок кемпера. Ковенант стал таким же, как младенец Касрейна, которого тот вечно таскает на спине.
Затем Линден заметила на его шее золотистую полоску.
Она не в состоянии была понять, что это такое, и не могла догадаться о ее назначении с помощью видения. Но чисто интуитивно осознавала, что именно это и есть причина его «невидимости». Кемпер, надев на него это, словно установил для Линден непроницаемый экран. Ох уж этот ублюдок Касрейн!
Но времени на размышления уже не оставалось: стражи замерли у дверей, осветив факелами камеру, и Рант Абсолиан вступил на порог.
Линден с громадным сожалением вынудила себя оторваться от созерцания Ковенанта и взглянула на гаддхи. Он был в стельку пьян. Туника была забрызгана чем-то красным. В налитых кровью глазах светился страх.
Он тупо уставился на Хоннинскрю. А тот, невзирая на присутствие высокого гостя, продолжал попытки освободиться; его мощные руки представляли собой сплошную рану.
Линден решила воспользоваться замешательством гаддхи и быстро оглядела своих друзей.
Несмотря на внешние неподвижность и спокойствие, Кир уже изнемогал от боли, и его повязки пропитывала кровь из открывшихся ран. Состояние Красавчика было получше, но на его левом виске вздулась большая шишка.
Линден поймала себя на том, что не может оторвать глаз от Первой: Великанша потеряла в бою и щит и шлем, но новый меч по-прежнему лежал в ножнах. Она даже могла дотянуться до него. И это усугубляло ее ярость от полного бессилия перед толстыми цепями. Похоже, оружие оставили специально, ради более изощренной пытки пленницы. А может, таким образом Касрейн хотел поиздеваться над Рантом Абсолианом и преподать ему урок, который научит беспечного государя не раздавать дары направо и налево?
Но Первая держалась так, словно не замечала подобного издевательства над собой. Хоннинскрю, заметив, что Рант Абсолиан смотрит на него, отчетливо произнес:
— О гаддхи! Мудро ли будет говорить в присутствии этих… хастинов? Они — глаза и уши Касрейна, и твой кемпер немедленно узнает о нашей беседе.
Слова капитана, похоже, привели государя в чувство, и тот, покачнувшись так, что чуть не сел на ступеньки, обернулся к стражам и отдал им какой-то приказ на бхратхайрском. Хастины мгновенно вышли, оставив, впрочем, дверь открытой.
Глаза Хоннинскрю тут же устремились на светлый прямоугольник выхода, словно ему оставалось лишь небольшое усилие, чтобы окончательно разорвать цепи.
Как только стражи вышли, Рант Абсолиан направился к пленникам, неуверенно нащупывая пол, словно двигался вслепую. По дороге он споткнулся и чуть не налетел на Первую, удержавшись на ногах лишь благодаря тому, что уцепился за ее плечо. Восстановив равновесие, он упорно двинулся дальше и остановился перед Линден так близко, что она чуть не задохнулась от перегара.
Трусливо оглянувшись, он наклонился почти к самому ее лицу и просипел, обдавая ее сивушной волной:
— Освободи меня от этого… от кемпера!
— Ты и сам можешь это сделать, — с трудом сдерживая брезгливую жалость, так же сипло ответила она. — Это твой кемпер. Да и дел-то всего ничего — дать ему под зад коленом, и все… Прогони его.
Гаддхи ошалело заморгал и вцепился в ее плечи — не то для того, чтобы умолить ее, не то просто чтобы не свалиться на пол — и зашептал с пьяной сумасшедшинкой в голосе:
— Нет! Это невозможно! Я всего лишь гаддхи, а он — Касрейн-Круговрат, великий маг. Вся власть у него. И стражи у него. И песчаные горгоны… — Он затрясся, и по лбу его заструился пот. — Да вся Бхратхайрайния знает… — Абсолиан осекся и, переменив тему, зачастил: — И наше процветание тоже зависит от него. Не от меня. Мой народ меня ни в грош не ставит. — В пьяной скорби он шмыгнул носом и чуть не разрыдался, но затем вдруг устремил на Линден стеклянный взгляд и прошептал, как заклинание: — Убей его.
Линден не ответила, и тогда, покачнувшись, он с капризной ноткой добавил:
— Ты обязана.
На секунду ей стало жалко его, но надо было ковать железо, пока горячо.
— Освободи нас,- почти приказным тоном сказала она.- Тогда мы сможем найти способ избавить тебя от него.
— Освободить?… — Поперхнулся гаддхи. — Я не смею. Он сразу узнает. А если вам не удастся… Нет, вы сами должны освободиться. А потом убить его. А я останусь в стороне. — Его губы жалобно кривились, а в глазах светилась великая жалость к самому себе. — Я должен спастись.
Наступила тишина. Линден чувствовала, что все узники с надеждой ожидают ее решения, а в коридоре она уже слышала шаги и знала, как это использовать, чтобы забить последний гвоздь в гроб несчастного гаддхи. И в то же время ей было жалко несуразного государя: он — то, что он есть и другим уже не будет. Повысив голос, она заявила:
— Мы твои пленники, и приходить сюда, чтобы издеваться над нами, — низость.
И тут же в дверях возник Касрейн, кажущийся снизу, из камеры, огромным, незыблемым и твердо уверенным в своей власти. Голосом, разящим как удар хлыста, он бросил:
— Она права, о гаддхи. Поступая так, ты роняешь свое достоинство. Да, они убили нескольких твоих стражей, чем нанесли оскорбление и тебе лично, и всей Бхратхайрайнии. Но не к лицу государю размениваться на мелкую мстительность. Прошу тебя, уйди.
