Тириус снял повязку. Рука больше не причиняла боли. Время от времени юноша разворачивал карту, которую дал Салим. Ему было совершенно не интересно, где именно он находится, но на старый пергамент было приятно смотреть. Так получалось осознавать себя частью единого целого — песчинкой среди миллионов себе подобных.
Шли дни, менялся ландшафт, дикий и прекрасный. В сердце ишвена как по волшебству возрождались давно забытые ощущения. Запахи. Звуки. Шелест шагов по сосновым иголкам. Природа излучала радость. Высокие скалы рассекали шафрановое небо на куски. Тени облаков резвились на горных вершинах. Как нежданная улыбка, в земле вдруг открывались глубокие расщелины, а на горных отрогах, на охряных склонах каньонов подрагивали темные силуэты деревьев.
Иногда в небе появлялся орел, круживший над рощицей, следивший за малейшим движением. С наступлением темноты на скалы забирались волки, и их одинокий вой, казалось, доходил до самой луны. По вечерам Тириус разводил костер, расставлял силки, ловил форель в речках, закусывал ягодами с кустов и засыпал под деревьями, слушая шелест ветра в листве.
На тридцатый день (сам он давно потерял счет дням: его время превратилось в нечто, не поддающееся отчету, в череду мгновений), обследуя близлежащую местность, ишвен наткнулся на найанскую деревню, вырезанную прямо в скале. Долго стоял Тириус без движения на вершине холма, обуреваемый странным чувством узнавания. Он уже видел эту деревню.
Под сенью огромного утеса, маленькие домики, вырезанные прямо в желтой скале, наползали один на другой. Поселение было окружено лесами и дышало спокойствием. На склоне холма расположилось небольшое кукурузное поле, с одной стороны огороженное неправильной формы стеной. Вечерело. На улице не было ни души, но из нескольких труб шел дымок.
Первую ночь ишвен решил провести, не покидая своего холма. Он набрал сухих веток и построил себе из них на берегу маленькой речушки нечто вроде шалаша. Тириус поужинал остатками зайца, которого поймал накануне и завернул в листья дикого лавра. Сидя на камне, юноша долго глядел на деревню, и воспоминания его смешивались с сумеречными огоньками. Потом он отправился в свой шалаш и спал очень беспокойно.
На следующее утро ишвен спустился с холма, но подходить близко к деревне не стал. Ему приходилось слышать о найанах, даже случалось встречаться с несколькими из них в Дат-Лахане, и он знал, что о них рассказывают: что это народ недоверчивый и ленивый, никогда не покидающий своих земель, лишенный честолюбия и неохотно идущий на контакт с другими народами. Но так говорили азенаты, а их словам невелика цена.
Все утро Тириус провел, спрятавшись на опушке леса. Он смотрел на проходивших мимо женщин с загорелой кожей, одетых в короткие вышитые платья, с волосами, убранными в сложные прически, и тяжелыми глиняными кувшинами в руках. Ишвен также видел несколько мужчин с колчанами за спиной, отправлявшихся на охоту в сопровождении прирученных собак динго. Можно было выйти из укрытия и познакомиться с ними, но что-то его останавливало.
В полдень Тириус заметил на южной дороге одинокого всадника: по всему было видно, что это чужеземец. Ишвен вышел на тропинку. С собой у него не имелось ничего кроме повязанного вокруг плеч шерстяного плаща, да висящего на поясе верного меча. Он поднял руку в знак мира. Всадник осадил лошадь и тоже поднял руку в ответ.
— Приветствую тебя, друг. Мне сказали, что где-то тут есть деревня.
Ишвен кивнул. Всадник явно был из народа равнин. В его жилах текла кровь как азенатов, так и варваров — не такая уж нынче редкая вещь.
— У меня послание к жителям деревни, — сообщил человек, открывая одну из своих котомок. — Держи.
Тириус протянул руку, и всадник положил в нее свиток пергамента.
— Я уже несколько недель объезжаю эти земли, — объяснил он ишвену. — Я и подумать не мог, что в этих каньонах может прятаться столько деревень.
— Я передам твое послание, — сказал Тириус.
— Это срочно, — просопел всадник, беря в руки поводья. — Очень срочно.
В тот же миг он пришпорил лошадь и унесся на север. Ишвен смотрел, как гонец исчезает в облаке пыли, после чего задумался, видели ли его обитатели деревни. Потом развернул свиток и стал читать.
«Послание ко всем народам каньонов.
Сентайские захватчики вплотную подошли к нашим землям.
Их отряды были замечены менее, чем в ста километрах от нашего города.
По всему видно, что они замыслили крупную наступательную операцию.
Сейчас, когда я пишу эти строки, наши отряды выступили навстречу врагу. Но наши воины немногочисленны. И поэтому мы призываем вас, народы каньонов, помочь нам защитить наше общее достояние, нашу землю от нечестивых захватчиков. Каждому мужу, пожелавшему биться на нашей стороне, будет выплачиваться жалование в две тысячи золотых в месяц, а самым опытным из вас — даже три тысячи.
Время не ждет. Мы уже запросили подкрепления, но нам необходимо мобилизовать все силы. Если мы не выйдем навстречу врагу, он придет и разрушит наши дома. В знак дружбы, которая в стародавние времена связала наши народы, я обращаюсь к вам за помощью.
Оггилус Деметер, губернатор Петрана».
Тириус свернул свиток.
Сентай.
Он поднял глаза к небу.
Ему показалось, что все это уже однажды пережито.
Сентай приближаются. В Дат-Лахане об их нападении всегда говорили как о чем-то страшном, но мало реальном. Детские воспоминания ишвена были спрятаны в самой глубине его памяти, как демоны, ожидающие момента, чтобы вырваться на свободу. Варвар не знал, они ли разрушили его деревню. Не знал, где находилась его деревня. Но он знал, что сентай несут зло.
В одном месте дорога, ведущая наверх, раздваивалась, и одна из тропинок вела к деревне. Тириус пошел по ней, направляясь прямо к небольшой группе женщин с маленькими детьми. Все обернулись к нему. Некоторые из женщин оказались совсем молоды. У них были овальные и чистые лица, большие, чуть раскосые глаза и длинные черные волосы, среди которых у некоторых встречались белые волоски. Ишвен почтительно поклонился.
— Здравствуйте, — сказал он просто. — У меня послание, адресованное вашему вождю.
Женщины с большим интересом разглядывали его. Раздались какие-то кудахтанья, потом из группы вышла старуха и протянула к нему морщинистую руку.
— Дай.
Продолжая улыбаться, ишвен покачал головой.
— Я предпочел бы передать его из рук в руки.
Старуха вздохнула и подбородком указала на деревню.
— Он там. Занят.
— Не могли бы вы проводить меня?
