То, что произошло потом, послужило пищей для легенд. Скучно и утомительно было бы в подробностях рассказывать о том, как мы это проделали, скажу лишь, что было это несложно. У меня был целый день на раздумья, ведь еще с утра я обследовал камень и склон горы, а какие мне понадобятся машины и блоки, я придумал еще в Малой Британии. Где было возможно, мы сплавляли плиту по воде — сперва от Килларе к морю, а оттуда — в Уэльс, а дальше, насколько смогли, — по рекам, так что по суше нам пришлось преодолеть не более дюжины миль — расстояние между двумя широкими Эвонами. Пусть я и не Фион Крепкая Рука, но я Мерлин, и огромная каменная плита проделала свой путь домой так же гладко, как барка по спокойным водам, да и я не отходил от нее ни на шаг. Наверно, во время пути я спал урывками, но сам я этого не помню. Я бодрствовал, как бодрствуют у смертного одра, и это было единственное мое морское путешествие, когда я не ощущал волнения, а, напротив, сидел (так мне сказали) невозмутимый и молчаливый, словно в своем кресле у домашнего очага. Однажды пришел Утер поговорить со мной — верно, он гневался оттого, что я с такой легкостью совершил чудо механики, какое оказалось не по плечу его людям, — но некоторое время спустя, так и не сказав ни слова, удалился и больше ко мне не подходил. Сам я об этом ничего не помню. Думаю, меня там не было. Я, неподвижный наблюдатель, завис меж ночью и днем в парадной опочивальне в Винчестере.
Новости встретили нас в Каэрлеоне. Пасцентий нанес удар с севера силами своих германских и сакских союзников, а верховный король выступил с войском и разгромил его возле Карлайсла. Но затем, уже благополучно возвратившись в Винчестер, он внезапно занемог. Слухов об этой болезни ходило в изобилии. Одни утверждали, что подосланный Пасцентием лазутчик под видом лекаря пробрался к ложу слегшего с простудой Амброзия и поднес ему яд. Другие твердили, что это был человек Эозы. Кто бы это ни был, это ничего не меняло: опасно заболевший король слег в Винчестере.
В ту ночь снова взошла король-звезда, и походила она, как говорили люди, на огненного дракона, и влекла она за собою сонм меньших звезд, словно дымный шлейф. Но не было нужды в знаменье, чтобы сказать мне о том, что узнал я в ту самую ночь на вершине Килларе, когда поклялся привезти исполинский камень из Ирландии и положить его на могилу моего короля.
Вот так и вышло, что мы вернули плиту назад в Эймсбери, а я восстановил упавшие камни Хоровода Великанов в память о нем. А на следующую Пасху в городе Лондоне Утера Пендрагона короновали верховным королем.
После люди говорили, что великая дракон-звезда, которая вспыхнула на Амброзиеву смерть и от которой Утер взял себе королевское имя Пендрагон, была печальным предвестником нового правления. И в самом деле, поначалу все, казалось, было против Утера. Словно закат звезды Амброзия послужил сигналом для врагов короля вновь поднять головы и, повылезав из темных закутков королевства, сокрушить его наследника. Окта, Хенгистов сын, вместе со своим родственником Эозой, посчитав, что смерть Амброзия освободила их от данного обещания не пересекать северной границы королевства, призвали какие только смогли войска; и как только был оглашен этот призыв, собрались к ним все недовольные. Воины, жадные до земель и грабежа, снова ордой двинулись из Германии, а остатки Пасцентиевых саксов соединились с бежавшими ирландцами Гилломана и теми из британцев, которые полагали себя обойденными новым королем. Спустя несколько недель после смерти Амброзия Окта во главе большого воинства, подобно волку, разорял север, и прежде чем новый король мог встретиться с ним, разрушил до основания все города и крепости от стены Адриана до Йорка. Став перед Йорком, сильнейшим городом Амброзия, он увидел прочные стены, запертые ворота и людей, готовых защищать свою землю. Тогда он обложил город, подтянул имевшиеся у него осадные машины и стал ждать.
Он не мог не понимать, что Утер настигнет его здесь, но у него было столько клинков, что Окта мог не бояться британцев. Позже было подсчитано, что он привел тридцать тысяч человек. Как бы то ни было, Утер смог собрать для снятия осады лишь вдвое меньшее войско. Битва была жестокая и кровавая и закончилась она плачевно. Думаю, что смерть Амброзия потрясла королевство. Несмотря на славу Утера как могучего бойца, как полководец он был еще непроверен и не испытан, и войскам и знатным людям было известно, что он не выказывает спокойствия и рассудительности перед лицом опасности, какие некогда выказывал его старший брат. Недостаток мудрости Утер восполнял отвагой, но даже ее оказалось мало, чтобы в тот день при Йорке склонить на его сторону чашу весов. Британцы сломали ряды и обратились в бегство, и спасло их лишь наступление сумерек, сгущавшихся в то время года рано. Утер — вместе с Горлойсом Корнуэльским, вторым по старшинству военачальником — смог собрать остатки своего войска у вершины невысокой горы, называемой Дамен. Была эта гора крутой, но вершина ее, поросшая орешником, и склоны, окаймленные в середине обрывистыми утесами, могли служить лишь временным прибежищем от торжествующих саксонских орд, которые кольцом стали у подножья в ожидании утра. Положение британцев было отчаянным и требовало отчаянных мер. Пока солдаты растянулись у походных костров, чтобы хоть немного отдохнуть, Утер, угрюмо обосновавшийся в пещере, призвал своих утомленных битвой военачальников, и они вместе разработали план, как перехитрить огромное войско, залегшее у подножья горы. Сперва их мысли не шли дальше простого бегства, но кто-то — позднее мне говорили, что это был Горлойс — заметил, что отступать дальше значит просто оттягивать поражение и гибель нового королевства; если возможно бегство, то возможно и нападение, и таковое можно будет осуществить, если британцы не станут дожидаться рассвета, а воспользуются неожиданностью и внезапно нападут на врага в темноте, скатившись с горы. Незатейливый план, да и саксы вполне могли ожидать нечто подобное от людей, попавших в столь безвыходное положенье, но саксы не слишком мудры в делах войны и, как я уже упоминал, им не хватает дисциплины. С уверенностью можно было сказать, что они не станут ждать атаки или подвоха до наступления дня, а будут крепко спать там, где их застала ночь, уверенные в своей победе, а если повезет, то три четверти воинов перепьют захваченного вина.
Отдавая должное саксам, следует сказать, что Окта выставил часовых и они не дремали. Но план Горлойса сработал, чему способствовал слабый туман, поднявшийся из лощины и пеленой одевший подножье горы. В этом тумане британцы сомкнули ряды, так что число их словно удвоилось, и как только забрезжил рассвет и стали видны нагромождения скал, хлынули вниз по склону. Не все сакские сторожевые посты британцы успели снять тихо, некоторые часовые затрубили в рожки и подняли тревогу, но было уже поздно. Воины перекатывались по земле, с проклятьями хватая лежавшее рядом оружье, но британцы, которым уже не стало нужды таиться, с воплями вторглись в сонный лагерь и рубили направо и налево, истребляя вражью орду. Еще до полудня все было кончено, Окта и Эоза — захвачены в плен. Перед наступлением зимы, очистив север от саксов и оставив догорать на северном побережье их боевые корабли, Утер возвратился в Лондон, бросил в узилище своих пленников и взялся за приготовления к своей будущей коронации, назначенной на весну.
