От тихого прикосновения Фродо зашевелился, негромко вскрикнул во сне, разбудив Сэма. Голлум отпрянул, Сэм его увидел и решил, что он подбирается к его хозяину.
— Эй, ты! — закричал он сердито. — Что ты замыслил?
— Ничего, ничего, — тихо ответил Голлум. — Господин хороший.
— Знаю, что хороший, — сказал Сэм. — А тебя где носило? Уходишь, как вор, и приходишь, как вор, прохвост старый.
Голлум попятился, зеленые огоньки опять загорелись под его тяжелыми веками. Сейчас, когда он скорчился на полусогнутых ногах и вытаращил глаза, он стал похож на паука. Благостное мгновение безвозвратно исчезло.
— Как вор, как вор! — заскрипел он. — Хоббиты всегда вежливы, всегда благодарны. Добрые хоббиты! Смеагол ведет их тайными тропами, которые, кроме него, никто не нашел. Он устал, пить хочет, да, голоден и хочет пить, и он помогает им, ищет дорогу, а они говорят: вор, вор! Нечего сказать, добрые друзья, Прелесть моя!
Сэму стало немного совестно, хотя Голлуму он все равно не верил.
— Извини, — сказал он. — Извини, но ты меня застал спящим, я не должен был спать, потому и обозлился. Хозяин так устал, что я его уговорил заснуть. Нескладно все вышло. Ну извини. А где ты был?
— На воровском деле, — отрезал Голлум. Зеленые огни в его глазах не гасли.
— Не хочешь говорить, и не надо, — сказал Сэм. — Это наверняка недалеко от правды. Сейчас мы все пойдем красться дальше, как воры. Который час? Ночь или уже утро?
— День, — ответил Голлум. — Утро было, когда хоббиты заснули. Очень глупо и очень опасно. Хорошо, что Смеагол рядом был, ходил, как вор.
— Вот заладил, — оборвал его Сэм. — Хватит, пора будить хозяина.
Он ласково откинул волосы со лба Фродо и, наклонившись, зашептал:
— Вставайте, хозяин, пора вставать!
Фродо поежился, открыл глаза и, увидев склонившегося над ним Сэма, дружески улыбнулся.
— Ты меня рано будишь, Сэмми, еще темно!
— Тут все время темно, — ответил Сэм. — Но Голлум пришел и говорит, что уже наступил день. Так что простите меня, надо идти дальше. Последний рывок.
Фродо глубоко вздохнул и сел.
— Последний рывок? — переспросил он. — Привет, Смеагол! Нашел чего-нибудь поесть? Отдохнул?
— Ни еды, ни сна, ничего Смеаголу не досталось, — объявил Голлум. — Смеагол вор.
— Не придумывай себе прозвищ, Смеагол, ни истинных, ни ложных, — сказал Фродо. — Не надо!
— Смеагол взял, что ему дали, — ответил Голлум. — Это прозвище ему дал добрый господин Сэм, премудрый хоббит.
Фродо посмотрел на Сэма.
— Да, уж простите, — сказал Сэм. — У меня это слово вырвалось, когда я вдруг проснулся и увидел его около вас. Я извинился, но если так дальше пойдет, могу свои извинения назад забрать.
— Лучше забудем об этом, — сказал Фродо. — Слушай, Смеагол, надо поговорить. Скажи мне, а мы не сможем дальше сами найти дорогу? Перевал отсюда видно, тут уже недалеко; если мы дальше сами отправимся, можешь считать наш уговор выполненным. Ты сдержал слово и свободен, возвращайся в края, где хватает еды, иди, куда хочешь, только не к слугам Врага. Может быть, я потом смогу тебя наградить, а если не я, то кто-нибудь из моих друзей, кто обо мне не забудет.
— Нет, нет, еще рано! — взвизгнул Голлум. — Еще нельзя! Хоббиты сами не найдут дорогу, нет! Еще будет туннель. Смеагол пойдет с вами. Ему нельзя спать. Нельзя есть! Еще нельзя.
Глава девятая. ПЕЩЕРА ШЕЛОБЫ
Может быть, день и настал, как утверждал Голлум, но большой разницы между днем и ночью хоббиты не заметили, разве что низкое небо стало не таким черным и теперь напоминало слой густого дыма, и вместо сплошной тьмы, которая понемногу уползала в трещины и щели, в окружающем их каменном мире наступил серый мутный полумрак.
Голлум шел впереди, хоббиты за ним, и так они снова долго взбирались вверх между столбами и колоннами старых выветренных скал, торчавших, как нелепые статуи. Тишина была полная. Примерно в миле перед ними встала серая стена, последняя громада горной цепи, преграждавшей им путь. На сером фоне неба эта стена была сначала расплывчатым, темным пятном, потом, по мере того, как они к ней приближались, она вырастала и наконец заслонила собой полсвета. Глубокая тень залегла у ее подножия. Сэм сморщил нос.
— Фу, какая вонь! — заворчал он. — Чем ближе, тем сильнее.
Перед ними оказался вход в пещеру.
— Туда надо, — тихо шепнул Голлум. — Это вход в туннель.
Он так и не сказал названия, а была это пещера Торх Унгол, или Логово Шелобы. Смрад, исходивший из нее, был хуже запаха мертвечины на луговинах Моргула.
— Это единственная дорога, Смеагол? — спросил Фродо.
— Да, да, — ответил Голлум. — Туда надо идти.
— Ты правда ходил через это подземелье? — спросил Сэм. — Тебе-то, конечно, вонь не мешает.
У Голлума глаза сверкнули.
— Хоббит не знает, что нам мешает, Прелесть моя! — заныл он. — Он обижает Смеагола. Но Смеагол все вытерпит. Да-да, он здесь проходил на ту сторону. Это единственная дорога, другой нет.
— Что это так воняет? — с удивлением и отвращением говорил Сэм. — Это похоже на… нет, лучше промолчу. Наверное, это отвратительная орчья пещера, куда они навалили всякой дряни и сотни лет не убирали.
— Ладно уж, — сказал Фродо. — Есть там орки или нет, а раз это единственная дорога, придется идти.
Они набрали воздуху в легкие и сделали первый шаг. А через несколько шагов оказались в кромешной тьме. Фродо и Сэм в жизни не попадали в подобную темень. Даже в копях Мории мрак не был таким давящим. Там были сквозняки, отзывалось эхо. Здесь — только неподвижный тяжкий мрак. Звуки заглушались, воздуха не хватало. Хоббиты двигались в черных испарениях, а когда при дыхании втягивали их в себя, им казалось, что у них не только глаза, но и мысли слепнут, и воспоминания о красках, звуках и огнях глохнут и стираются в памяти. Для них наступила ночь; ничего не существовало, кроме ночи; ночь никогда не кончится.
Но всех ощущений они не потеряли. Осязание в пальцах рук и в ступнях, наоборот, заострилось почти до боли. К удивлению своему, они обнаружили, что стены в туннеле гладкие, а дно, по которому они ступают, ровное и довольно круто поднимается вверх. Иногда попадались ступени. Туннель оказался широким, вытянутыми руками они с трудом доставали до стен, и почему-то их не покидало чувство, что идут они совсем отдельно, каждый в своей темноте, хотя шли рядом, бок о бок.
Голлум понемногу отрывался от них. Сначала они чувствовали, что он всего в нескольких шагах, и пока еще были в состоянии замечать окружающее, слышали его свистящее дыхание и бульканье совсем рядом. Через некоторое время их мысли словно бы одеревенели, и даже осязание стало не таким чутким, они ступали и двигались только благодаря усилиям воли, которая заставляла их идти, выдержать, выбраться к перевалу. Счет времени и способность ориентироваться в пространстве они потеряли.
