В жизни каждого молодого человека всегда наступает такое время, когда контуры его судьбы как бы проступают сквозь туман. Происходят какие-то случаи, и эти случаи словно предваряют свершение судьбы. Встреча с Полти в тот день стала первым из трех происшествий, которые предстояло пережить Джему до того, как ему стал окончательно ясен лежащий перед ним путь.
Той ночью Джем вспоминал о Кате не так пылко, как обычно. Мерно дыша, он лежал на постели в своем алькове. Медленно догорала единственная свеча. Жара не спала даже к ночи, окно было открыто настежь. Пламя свечи стояло недвижно — ни ветерка. Юноша напряженно думал над последними словами Каты. Сердце его сковала тягостная тоска. Сначала ему казалось, что его отношениям с девушкой пришел конец, теперь он видел, что начиналось нечто новое. Он думал о том, что ему повезло, и он так скоро нашел место, где бы ему хотелось жить. Но он не мог там жить. Его отторжение Диколесьем должно было наступить с той же неизбежностью, что и конец жаркого времени года. Теперь он это понимал.
«Позволь мне остаться».
Как же глупо!
Взгляд Джема скользил по алькову… книги в потрескавшихся переплетах, тронутые плесенью камзолы, щит красномундирников, который он повесил на стену. Серебряная джарвельская шкатулка в нише над камином тускло поблескивала в свете свечи. Пустая коробка. Она всегда была пуста, наверняка она всегда была пуста. Джем подумал о том, что так и должно быть.
Он с тоской думал о том, что все, что он собрал когда-то в алькове, теперь было единственным, что осталось от прежнего замка — того замка, что стоял в Ирионе до прихода синемундирников. Тоска объяла Джема с новой силой. Ведь он жил среди этих вещей, он принес их сюда и спас от распада, он так долго был к ним привязан. А пока он уплывал, одурманенный страстью, по волнам желания, он позабыл обо всех своих драгоценностях. Болезненный озноб сотряс тело Джема. Он вспомнил о своем детстве, о вечерах в этом алькове, когда он засыпал под пение колесной лиры. Вспомнил беднягу Варнаву. Что с ним сталось? Джем бросил взгляд на пейзаж, изображавший белесую дорогу. Картина висела на прежнем месте, он просто в последнее время не обращал на нее внимания. Но ведь Джем не мог оставаться таким, каким был прежде. В который раз он задумался о том, что, может быть, раньше он был настоящим и должен был бы остаться таким, если бы Ката что-то не разрушила в нем, не навредила ему.
Но не Ката была виновата.
Виновато было время.
Была одна книга, которую Джем долгое время держал на столике у кровати. Книга была старая, потрепанная, с потрескавшимся переплетом. Когда-то она казалась ему самой лучшей книгой на свете, и он просиживал вечера напролет, держа ее на коленях. С печальной улыбкой Джем вспоминал истории о принцессе Аламане, о борове-воине из деревни Суэйлль. С еще более печальной улыбкой он вспомнил повествование о Нова-Риэле.
Джем осторожно потянулся и взял со столика «Мифолегикон». Урони он книгу или возьми ее неаккуратно, она могла и рассыпаться в прах, исчезнуть. Но ведь так было не всегда. Было время, когда эта книга казалась Джему чуть ли не волшебной. Теперь она как-то потускнела, стала меньше. Даже размеры ее стали более скромными, чем раньше.
В тусклом свете свечи Джем осторожно переворачивал страницы. Взгляд его скользил по знакомым картинкам: мужчина в одеянии из цветов верхом на корове, мальчик с рыбками вместо глаз, собака с человеческим лицом. Но Джем понимал, что он ищет. Он искал изображение мальчика с крыльями, взмывшего в небо темной грозовой ночью.
Да.
Вот и он.
Слезы набежали на глаза Джема, и на миг ему показалось, будто он снова слышит странные звуки колесной лиры. Сколько же дней и ночей, гадал Джем, он размышлял тогда об этой удивительной истории — в те дни, когда Варнава только-только выучил его читать. Джем вытер слезы и начал читать, но свеча горела тускло, и древний шрифт читался с трудом. Буквы расплывались у Джема перед глазами, у него время от времени кружилась голова.
«Злобный змей хоть и отчаялся он непрестанных на него нападений, был хитер и изворотлив и решил, что ни за что на свете не отправится в Царство Небытия…»
…«В замке царила тревога. Приближалось время, когда злобный змей должен был явиться, будучи вдесятеро сильнее…»
«…ЗНАКОМ И ДУХОМ РИЭЛЯ…»
… Но Сассорох всякий раз возрождался вновь и возвращался, возрастая в размерах и в силе…»
«СИЛЫ СВОИ УВЕЛИЧИВ СТОКРАТНО».
«…Замок спасет мальчик. Следующей ночью разразится великая гроза…»
«ЛИШЬ ОРОКОНА МОГУЩЕСТВО СМОЖЕТ».
Что происходило?
Происходило нечто из ряда вон выходящее. Вероятно, причиной тому была усталость Джема, а может быть, он перенапряг зрение. Слова на страницах смещались, изменялись, а на их место становились новые слова, не такие древние, выцветшие, серые. Нет, казалось, они выжжены на страницах книги огнем.
Темным огнем!
Джем лежал на спине, книга лежала у него на груди. Теперь он сел. Книга оказалась у него на коленях, она словно выросла в размерах, стала тяжелее. Джем наморщил лоб, прищурился и попробовал прочесть новые, ярко горящие строки. Поначалу он видел только отдельные вспышки. Но вот вспышки сложились в слова, и Джем прочел: «ИМЯ, ЧТО ПРЕЖДЕ СКРЫВАЛО, ОБЪЯВИТ», потом — «ВОССТАНЕТ ИЗ НЕБЫТИЯ», и снова выплыла строка: «ЗНАКОМ И ДУХОМ РИЭЛЯ».
Повинуясь безотчетному порыву, Джем перевернул страницу и ахнул. На следующей странице слова не мерцали, не пылали. Следующую страницу заливали лилово-черные языки пламени. Сквозь пламя проступали строки, испускавшие свет, казавшийся ослепительно ярким, будучи при этом черным, как непроницаемый мрак. Вот что прочел Джем:
ПОМНИТЕ: ТОТ, КТО СПАСЕТ ОРОКОН,
БУДЕТ ОТМЕЧЕН И ЗНАКОМ И ДУХОМ РИЭЛЯ,
ВЫНЕСЕТ ОН ИСПЫТАНЬЯ И БЕДЫ ТАКИЕ,
ЧТО И НЕ СНИЛИСЬ ГЕРОЯМ ПРОШЕДШИХ ВРЕМЕН,
ВЫЗВАВ НА БИТВУ УЖАСНЫЕ ЗЛА ПОРОЖДЕНЬЯ.
Были и еще строки, но Джем с трудом разбирал буквы. Наверняка стихи ему привиделись. Иначе и быть не могло. Последнее, что услышал Джем перед тем, как потерял сознание, — призрачное эхо мелодии колесной лиры.
Книга выпала из его рук, переплет треснул. Распадающиеся на части страницы рассыпались по полу.
— Джем, Джем, — тихо звал его чей-то голос.
Чья-то рука трясла его за плечо.
Джем очнулся не сразу. Музыка больше не звучала, только медленно, но ритмично шелестел за окном дождь. Была глубокая ночь. В алькове было темно, едва-едва теплился слабый огонек. То была свеча в чьей-то руке. Рука пошевелилась, и Джем сумел разглядеть фигуру, склонившуюся над ним. Женщина была в белом платье. Джем не испугался, он удивился:
