Все стихло.
Ката обернулась к Джему:
— Слышишь? Гончие. Лошади.
Но он ничего не слышал.
Ката заметила, что Джем испуган. Она взяла его за руку, он поднялся и встал рядом с ней. Они стояли в самой середине Круга своих тайных свиданий. Джем не слышал ничего, кроме пульсирующей в руках крови, кроме стука собственного сердца. Вскоре он понял, что ошибается. В лесу, за пределами Круга Познания что-то было не так. Обычные приглушенные звуки стихли. Стояло безмолвие. Непривычное безмолвие. Диколесье замерло, затаилось. Задержало дыхание.
А потом все и произошло.
Нахлынуло мгновенно, словно прилив. Яростно взорвался воздух, в него выплеснулась ненависть, словно все, что так долго происходило здесь, в Круге, устланном белыми лепестками, наконец, переполнило чашу терпения по ту сторону. Джем и Ката были спрятаны за деревьями, но снаружи, в лесу, все пришло в движение, разбушевалось. Сначала послышался оглушительный, истеричный собачий лай. По земле били лапы, копыта. Трещали кусты. Крики людей, свист хлыста.
Крики напуганных птиц, свист крыльев.
Костяшки пальцев Джема побелели, он впился ногтями в плечо Каты, даже не заметив этого. Под его ногтями расплылись лужицы крови. Ката не чувствовала боли, она дрожала и беззвучно рыдала. Она испугалась не меньше юноши. Она тоже никогда не слышала этих звуков — звуков охоты.
Тишина? Нет. Совсем рядом нервное кружение дрессированных животных, шуршание травы, папоротника. Короткое ржание, фырканье.
— Куда он подевался?
— Корос его подери!
Первый голос был немного визгливый, глуповатый. Он сменился изумленным смехом. Второй — злобный, гортанный. В нем прозвучала вся человеческая властность, приправленная досадой и жестокой решимостью.
Лодыжек Каты и Джема коснулась скользкая влажная шкура. Бесшумно раздвинулись лианы. Мучительные шаги, приглушенные ковром лепестков.
И капли, алые капли.
У ног влюбленных лежал раненый тигр. Здесь, в потаенном уголке леса, он упал и лег неподвижно. Рядом с ним растекалась лужица крови. Тигр был ранен в бок.
За деревьями звучали голоса:
— Исчез.
— Треклятые псы — никакого от них толку!
— Да что с ними такое?
— Сейчас я им задам!
— Полти, мы его упустили!
— Он был уже почти у нас в руках!
— Полти, мы его упустили! Вернись!
Тревожный, жадный шепот:
— Заткнись, ты! Он где-то рядом, я тебе точно говорю!
— Полти, вернись!
Ката застонала и опустилась на колени. Она не видела и не слышала ничего, кроме тяжело дышащего тигра. Лошади и собаки ушли, а она даже не услышала. Ката закрыла глаза. Однако она не выпустила руку Джема. Джем не опустился рядом с ней, поэтому и увидел первым того, кто неожиданно для самого себя вдруг попал на поляну.
Он вынырнул из зарослей боком, пригнувшись, выставив перед собой ружье.
Полти едва слышно ахнул. Выпрямился.
— Кто вы такие? — прошептал он. Видимо, в этом необычном месте даже он почувствовал себя неловко.
Но только на миг.
Ката вскочила и враждебно посмотрела на Полти. Рука ее все еще сжимала руку Джема.
Глаза ее из-под маски из лепестков метали пламя.
— Ясненько! Ваганская шлюха со своими штучками. Грязная сучка. Что это у вас с рожами? Чего это вы перемазались?
Джем с Катой молчали.
— А ты тоже мне, дохляк? Ты что, не видишь, у нее оспа! У всех ваганов оспа. Они ж заразные все. — Полти кашлянул, изо рта у него вылетела слюна. Вскинув винтовку, он ткнул ею в тигра. — Я пришел за зверем. Он мой.
— Он не твой, — пробормотала Ката.
— Я пришел его прикончить.
Полти прицелился.
— Он не твой, — повторила Ката.
Затем она повела себя необычно. Не выпуская руки Джема, она повела его вперед, прямо под выстрел.
— Эй!
Нет, Полти не крикнул, он не повысил голоса. Все трое почти шептали. А Ката прошептала еще тише — что-то прошептала на ухо Полти.
Он опустил ружье — самую малость.
— Чего ты шепчешь, не разберу?
— Мы — шепчущие люди.
— Чего-чего?
— Ты спросил, почему у нас такие лица. Потому, что мы не похожи на вас. Мы живем в селе. И мы шепчемся. Мы не умеем кричать. Но уж если мы закричим, ты умрешь. Если мы закричим, у тебя кровь хлынет из ушей. Ты не имеешь права убивать тигра! Вот только попробуй, убей его — мы так завопим! Попробуй, убей — из тебя вся кровь вытечет. Брызнет из глаз, из носа, изо рта.
— Полти? Да где же ты?
Заклинание было прервано. Голос прозвучал с той стороны зарослей. Полти грубо оттолкнул Кату. Она покачнулась, пальцы ее выскользнули из пальцев Джема. Юноша покачнулся и превратился в беспомощного калеку.
Полти запрокинул голову. Захотел было подхватить товарища, но передумал.
Он снова прицелился.
Ката бросилась к нему. Он стукнул ее и уже был готов выстрелить. Да, он прострелил бы тигру голову только для того, чтобы убедиться, что тот мертв. Он бы вспорол зверю брюхо, вывернул кишки, вырвал сердце и победно поднял бы над головой.
Да-да, он бы все это с готовностью проделал, но все то время, пока тигр лежал на поляне, он только отдыхал и готовился к броску. Кровь перестала течь, рана зарубцевалась, и вдруг перед взором Полти предстала полосатая масса мышц, клыков и зубов, горящих глаз. Тигр готовился к броску.
Охотник посмелее Полти не отступил бы и выстрелил. Но Полти струсил и бросился наутек. В страхе он бросился напролом сквозь густые заросли.
На поляне Джем и Ката, стоя на окровавленных лепестках, обнялись. Тигр исчез. Потом Ката вспомнила кое-что из рассказов отца — о тех существах, что убивали людей, убивали в таком количестве, что их не осталось совсем. Тогда Ката не понимала отца. Он говорил, что одно из умерших существ — только одно — было бессмертно, оно жило вечно и его нельзя 6ыло убить, как бы люди ни старались этого добиться.
Снова послышались голоса с той стороны:
— Полти, вот ты где! Что стряслось?
— Стряслось? Ничего не стряслось.
— Ты же кричал.
— Заткнись. Не кричал я.
— Я же слышал!
— Паутина там здоровенная. Ненавижу пауков.
— Полти?
— Ну, чего тебе еще?
— А я, похоже, слышал тигра.
— Чего? Ни хрена ты не слышал.
— Но он рычал.
— Боб, ты лучше заткни пасть. Ну, ты баба, всегда бабой был!
Голоса стихли вдали.
Свет, проникавший в «Стеклянную комнату» сквозь прозрачный потолок, теперь был не таким ярким. Жаркий сезон шел на убыль, и, если сгущались тучи и приближались сумерки, капеллан ставил на край письменного стола командора красивую лампу — ту, что прежде освещала карету. Он зажигал лампу, и при ее свете Умбекка читала очередной отрывок. Лампа тихонько шипела, разливая золотистое теплое сияние, таинственным образом соединявшееся с зеленью ковра и густой листвы, сменой красного, лилового и черного над головой.
