— Я уже сказала про луну, — подняв глаза, произнесла она с намеком на укор.
— Ну тогда просто цветы. И отблеск спинки стрекозы. Я хотел кусочек луны, но отблеск синей стрекозы был самым близким, что я смог найти.
Аури наклонила бутылку и отпила глоток.
— Это восхитительно, — сказала она, отбрасывая назад несколько прядей, колышущихся перед ее лицом.
Аури развернула салфетку и начала есть. Она откусывала от буханки маленькие кусочки и деликатно их жевала, каким-то образом придавая процессу изящный вид.
— Я люблю белый хлеб, — сказала она доверительно между откусываниями.
— Я тоже, — сказал я, садясь напротив. — Когда удается достать.
Она кивнула и оглянулась на звездное ночное небо и полумесяц луны.
— А еще люблю, когда облака. Но так тоже хорошо. Уютно. Как Подовсё.
— Подовсё? — переспросил я. Она редко бывала так разговорчива.
— Я живу в Подовсё, — просто объяснила Аури. — Оно везде.
— Тебе нравится там, внизу?
Глаза Аури загорелись.
— Святый боже, да! Там чудесно. Можно смотреть вечно. — Она повернулась ко мне. — У меня есть новости, — дразняще сказала она.
— И какие? — спросил я.
Она откусила еще кусочек и прожевала его, прежде чем заговорить.
— Я выходила прошлой ночью, — лукавая улыбка, — на верх всего.
— Правда? — сказал я, не пытаясь скрыть удивление. — И как тебе понравилось?
— Это было чудесно. Я бродила вокруг, — сказала она, явно довольная собой. — Я видела Элодина.
— Магистра Элодина? — переспросил я. Она кивнула. — Он тоже был на верху всего?
Она снова кивнула, жуя.
— А он тебя видел?
Улыбка снова вспыхнула на ее лице, превратив ее в восьмилетнюю девчонку из восемнадцатилетней.
— Никто меня не видит. Кроме того, он был занят слушанием ветра. — Она сложила руки чашечкой у рта и издала свистящий звук. — Прошлой ночью был хороший ветер для слушания, — доверительно добавила она.
Пока я пытался извлечь смысл из того, что она сказала, Аури прикончила свой хлеб и взволнованно захлопала в ладоши.
— Теперь играй! — сказала она, захлебываясь от восторга. — Играй! Играй!
Усмехнувшись, я вытащил лютню из футляра. Я не мог и желать более восторженной публики, чем Аури.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ
ГДЕ-НИБУДЬ ГОРЕТЬ
— Ты сегодня выглядишь как-то по-другому, — заметил Симмон.
Вилем согласно хмыкнул.
— Я и чувствую себя по-другому, — признался я. — Хорошо, но по-другому.
Мы втроем пылили по дороге в Имре. День стоял теплый и солнечный, и мы особенно не спешили.
— Ты выглядишь… спокойным, — продолжал Симмон, пробегая рукой по волосам. — Чтоб я так чувствовал себя, как ты выглядишь.
— Чтоб я так чувствовал себя, как я выгляжу, — буркнул я.
Симмон не хотел сдаваться.
— Ты выглядишь более твердым. — Он скорчил рожу. — Нет. Скорее… тугим.
— Тугим? — Напряжение выдавило из меня смешок, и я немного расслабился. — Как может человек быть тугим?
— Ну, — он пожал плечами, — будто сжатая пружина.
— Это из-за того, как он себя держит, — сказал Вилем, нарушая обычное задумчивое молчание. — Спина прямая, шея вытянута, плечи назад. — Он тыкал пальцем, иллюстрируя свои слова. — Когда он шагает, вся ступня целиком ставится на землю. Не носок, как будто бы он бежит, не пятка, как будто колеблется. Он ступает твердо, заявляя о своем праве на каждый шаг.
Я на секунду смешался, попытавшись пронаблюдать за собой — бесполезное занятие.
Симмон искоса посмотрел на Вилема.
— Кто-то много общается с Кукловодом?
Вилем легким пожатием плеч выразил согласие и бросил камень в дерево на обочине дороги.
— А кто этот Кукловод, которого вы оба все время упоминаете? — спросил я, чтобы перевести внимание с себя. — Я сейчас помру от любопытства, знаете ли.
— Ты точно можешь помереть, — сказал Вилем.
— Большую часть времени он проводит в архивах, — нерешительно сказал Сим, зная, что касается больной темы. — Трудно будет вас познакомить с тех пор, как… ну, ты знаешь…
Мы подошли к Каменному мосту, древней арке из серого камня, изогнувшейся над рекой Омети между Университетом и Имре — больше пятидесяти метров от одного берега до другого и подъем метров на двадцать в верхней точке. Каменный мост окружало больше легенд и историй, чем любую другую университетскую достопримечательность.
— Сплюнь на удачу, — настоятельно посоветовал Вилем, когда мы начали подниматься на мост, и сразу же проиллюстрировал собственный совет. Симмон последовал его примеру, плюнув с моста с ребяческой щедростью.
Я чуть не сказал: «Удача здесь ни при чем» — слова магистра Арвила, сурово повторяемые тысячи раз в медике. Я с минуту покатал их на кончике языка, поколебался и тоже плюнул.
«Эолиан» располагался в самом сердце Имре, его передняя дверь выходила на центральную мощеную площадь города. Здесь были скамейки, несколько цветущих деревьев и мраморный фонтан, дробящий до тумана брызги над статуей сатира, преследующего группу полуодетых нимф, чья попытка убежать казалась в лучшем случае притворной. Вокруг слонялись хорошо одетые люди, почти треть их — с каким-нибудь музыкальным инструментом. Я насчитал по меньшей мере семь лютней.
Когда мы подошли к «Эолиану», привратник коснулся края широкополой шляпы и отвесил небольшой поклон. Он был двухметрового роста, сильно загорелый и мускулистый.
— Это будет стоить одну йоту, молодой господин. — Он улыбнулся, когда Вилем отдал ему монету.
Потом он повернулся ко мне все с той же солнечной улыбкой. Посмотрев на футляр моей лютни, он поднял бровь:
— Приятно видеть новое лицо. Вы знаете правила?
Я кивнул и отдал ему йоту.
Он повернулся и указал внутрь помещения:
— Видите стойку? — Было трудно не заметить несколько изогнутых метров красного дерева в дальнем углу зала. — Видите, где конец стойки поворачивает к сцене? — Я кивнул. — Человека на табурете?
Если решите побороться за дудочки, он тот, с кем следует поговорить. Звать Станчион.
Мы с ним одновременно отвернулись от зала. Я забросил лютню повыше на плечо.
— Спасибо… — Я сделал паузу, не зная его имени.
— Деоч. — Он снова непринужденно улыбнулся.
Я протянул ему руку во внезапном порыве.
— Деоч значит «пить». Можно, я потом угощу тебя?
Он смотрел на меня долгую секунду, потом рассмеялся — расслабленный счастливый звук, выпрыгивающий прямо из груди, — и сердечно потряс мою руку.
— Буду только рад.
