Станчион кивнул, с любопытством глядя на меня.
— Отлично, — солидно сказал я. — Если то, что мне рассказывали, — правда и только настоящие мастера могут заработать дудочки, тогда одна из этих женщин обязательно знает партию Алойны.
Станчион сделал еще один неторопливый глоток, оглядывая меня поверх кружки. Когда он наконец ее поставил, то забыл вытереть бороду.
— А ты гордый? — прямо спросил он.
Я оглядел зал.
— Разве это не «Эолиан»? Я слышал, здесь гордые платят серебро, а играют золото.
— Это мне нравится, — раздумчиво произнес Станчион. — Играют золото. — Он брякнул кружкой о стойку, вызвав маленькое извержение пенного гейзера, — Все демоны, парень! Надеюсь, ты на самом деле так хорош, как о себе думаешь. Мне бы пригодился здесь кто-нибудь с огнем Иллиена.
Он пробежался рукой по волосам, подчеркивая двойной смысл.
— Надеюсь, это место на самом деле так хорошо, как все считают, — искренне сказал я. — Мне нужно где-нибудь гореть.
— Он не вышвырнул тебя, — выпалил Симмон, когда я вернулся к столу, — Значит, все не так плохо.
— Думаю, все хорошо, — с тревогой сказал я. — Но не уверен.
— Как ты-то можешь не знать? — возразил Симмон. — Я видел, как он смеялся. Это наверняка означает хорошее.
— Не обязательно, — сказал Вилем.
— Пытаюсь вспомнить все, что я ему наговорил, — признался я, — Иногда мой рот начинает болтать сам с собой, а ум потом догоняет.
— Это часто бывает? — спросил Вилем с одной из своих редких спокойных улыбок.
Их поддразнивания немного успокоили меня.
— Все чаще и чаще, — ухмыльнулся я.
Мы пили и шутили о мелочах, болтали о магистрах и редких студентках, которые привлекли наше внимание. Мы обсудили, кто нам в Университете нравится, но куда дольше перемывали кости тем, кого не любили, красочно расписывая причины нелюбви и кару, которую мы обрушим на этих злодеев, как только представится возможность. Такова уж человеческая натура.
Время шло, «Эолиан» медленно наполнялся людьми. Симмон сдался на поддразнивания Вилема и перешел на скаттен — крепкое черное вино из предгорий Шальды, чаще называемое косорез.
Его действие сказалось практически немедленно: Симмон начал улыбаться шире, смеяться громче и заерзал на стуле. Вилем оставался все таким же немногословным. Я купил следующий круг выпивки, заказав всем троим по большой кружке крепкого сидра. Я ответил нахмурившемуся Вилему, что если получу сегодня дудочки, то отправлю его плыть в косорезе до самого дома, но если кто-нибудь из них напьется до моего выступления, я лично его побью и столкну в реку. Они сразу притормозили и принялись сочинять непристойные куплеты для «Лудильщика да дубильщика».
Я отстранился от них, погрузившись в раздумья. На переднем плане моего разума крутилась мысль, что недосказанный Станчионом совет, возможно, заслуживает внимания. Я попытался придумать другую песню, которую мог бы исполнить: в меру трудную, чтобы показать мое искусство, и в меру легкую, чтобы проявить артистизм.
Голос Симмона вернул меня к реальности.
— Ну давай, у тебя ж со стихами хорошо… — теребил он меня.
Я прокрутил в уме последний кусочек их разговора, который слушал вполуха.
— Попробуй «В тейлинской рясе», — предложил я без всякого интереса.
Я слишком волновался, чтобы начать объяснять, что одним из пороков моего отца была склонность к непристойным стишкам.
Они радостно зафыркали, довольные собой, пока я пытался придумать другую песню. Когда Вилем снова оторвал меня от раздумий, я так еще ничего и не решил.
— Что?! — раздраженно рявкнул я и увидел тусклый взгляд Вилема — такой появлялся, когда ему что-то очень сильно не нравилось. — Что? — повторил я более спокойно.
— Некто, кого мы все знаем и любим, — мрачно сказал он, кивая в направлении двери.
Я не заметил там никого знакомого. «Эолиан» был почти полон, и больше сотни людей бродили по первому этажу туда-сюда. Через открытую дверь я увидел, что на улице уже стемнело.
— Он спиной к нам. Отрабатывает свой сальный шарм на даме, которая его, должно быть, не знает… Справа от толстого джентльмена в красном, — обратил мое внимание Вилем.
— Сукин сын, — сказал я, слишком ошеломленный для настоящего сквернословия.
— А я всегда считал его происхождение свинским, — сухо заметил Вилем.
Симмон оглядывался, мигая, как сова.
— Что? Кто там?
— Амброз.
— Господни яйца, — вздохнул Симмон, сгорбившись за столом. — Как раз то, что мне сейчас нужно. Вы двое разве еще не упокоились?
— Я-то готов оставить его в покое, — запротестовал я. — Но всякий раз, как мы встречаемся, он не может меня не уколоть.
— Чтобы спорить, нужны двое, — сказал Симмон.
— Черта с два! — возразил я. — Мне не важно, чей он сын. Я не собираюсь падать на спину, как пугливый щенок. Если он достаточно глуп, чтобы тыкать в меня пальцем, я откушу ему палец. — Я перевел дыхание, чтобы успокоиться, и попытался говорить разумно: — В конце концов до него дойдет, что меня лучше оставить в покое.
— Можешь просто не обращать на него внимания, — сказал Симмон удивительно трезво. — Просто не клюй на его приманку, ему скоро надоест, и он перестанет.
— Нет, — серьезно сказал я, глядя Симмону в глаза. Временами мой друг бывал ужасно наивным. — Он не перестанет. Как только Амброз почувствует слабину, он насядет на меня вдвое сильнее, чем раньше. Я таких типов знаю.
— Он идет, — заметил Вилем, небрежно отворачиваясь.
Амброз заметил меня, прежде чем перешел на нашу сторону зала. Наши глаза встретились, и стало ясно, что он не ожидал меня здесь увидеть.
Он что-то сказал одному из своих вечных прихлебателей, и они двинулись через толпу в другом направлении, чтобы занять столик. Взгляд Амброза перескакивал с меня на Вилема, на Симмона, на мою лютню и снова на меня. Потом он повернулся и пошел к столику, занятому его дружками. Прежде чем сесть, он снова глянул в мою сторону.
Он даже не улыбнулся, и я понял, что меня это нервирует. Раньше Амброз всегда мне улыбался — преувеличенно печальной театральной улыбкой, пряча насмешку в глазах.
Тут я заметил нечто, встревожившее меня еще больше: он принес жесткий квадратный футляр.
— Амброз играет на лире?! — вопросил я в пространство.
Вилем пожал плечами. Симмон смутился.
— Я думал, ты знаешь, — промямлил он.
— Вы видели его с лирой раньше? — спросил я. Сим кивнул. — Он играл?
— Декламировал, на самом деле. Стихи. Он декламировал и подбренькивал на лире.
Симмон выглядел как кролик, ищущий, куда бы улизнуть.
