Не было сказано ни слова, но выбор был сделан.
Я рад снова видеть тебя, малыш.
И доберман подвинулся, подпуская волкодава ближе к человеку. Паныч пристыженно вылизал ему морду и встал рядом, огромный и теплый.
Как давно это было…
Переступивший через свою гордость, огромный пес задумчиво наблюдал, как начавшая понимать, что произошло, его бывшая стая медленно выступает из своих убежищ.
Предательство — последнее дело. Ему пощады точно не будет.
Всю жизнь предатель, да, Гррао? Как бы я ни поступал, я всегда предатель. Такая собачья жизнь.
Не грусти, малыш. Умершие рядом возрождаются вместе. В следующей жизни я присмотрю за тобой.
Ну, ты обрадовал, Гррао.
Пся Крев сжимали кольцо, но нападать пока опасались.
Оставь первых мне. Я сильнее. Лучше прикрывай мне бока.
Главное, не забудь, что это не просто драка. У нас есть кого защищать.
Постараюсь. Я, знаешь ли, немного отвык.
Плечом к плечу они ждали атаки Пся Крев, шоколадный доберман с поседевшими подпалинами и молодой волкодав вполовину больше его. У них под ногами совсем тихо стонал забывшийся человек.
Спасибо тебе, Рогоро. Я этого не забуду.
Волкодав готовился драться и улыбался. Луч прожектора скользил по тонкому слою мокрого снега, чуть-чуть не достигая будущей сцены боя.
Жизнь — забавная штука, правда, Гррао?
Правда, сынок.
Я совсем не боюсь, Гррао, ты веришь мне? Эта шваль, моя бывшая стая, бояться их — значит презирать себя.
Большое косматое плечо совсем рядом, надежное и теплое.
Верю, сынок… Я рад, что ты рядом.
Как раньше?
Как во времена Охоты, малыш.
Оба пса напряглись, чувствуя, что самые ярые из Пся Крев готовы к броску. Паныч выступил чуть вперед.
Далекий-далекий вой прорвался в музыке ветра, отдаваясь от колючей проволоки ограждения и далеких деревьев за болотом. Пся Крев замерли. Насторожились. И попятились прочь.
Конец.
Паныч тяжко опустился всем телом на холодную землю.
Не раскисай. И подвинься ближе к человеку, он замерзает.
Тойфель тоже все понял, но так легко сдаваться не собирался. Убедившись, что Рогоро подчинился его приказу, сам он лег по другую сторону от Урода.
Все еще сочившаяся кровь дразнила его ноздри, кожа человека была холодной, и пес крепче прижался к умирающему, отдавая последний комфорт своего тепла.
Гррао?
Зов прозвучал просительно.
Что, Рогоро?
А ты правда думаешь, что это Охотник?
Что? Ну, ты мечтатель, малыш!
Ну, я подумал, с чего еще Гррао, такой старый, рискнет выйти против всех, как если не ради Охотника?
Доберман неодобрительно покачал головой.
Этот человек совершенно никто. Недочеловек. Я сомневаюсь, что в нем мог бы жить дух нашего Охотника.
И все же ты вышел защищать его…
Наверно, я вышел бы защищать его в любом случае.
Рогоро поднял большую голову с передних лап и через плечо Урода посмотрел на старшего пса.
Я так и думал, что ты так скажешь. Твоя душа всегда была более чуткой, чем ты сам, Гррао. Может, поэтому тебя и наказали родиться в породе. Но твои дела убедительнее слов.
Охотник…
Старый пес с сомнением посмотрел на уродливое лицо потерявшего сознание, замерзающего, истекающего кровью человека.
Вряд ли… Наш Охотник просто не мог стать таким. Даже неверие людей, забывших Охоту, не заставило бы его так деградировать.
Волкодав тоже смотрел на Урода.
И все же если это Охотник…
Большой пес вздохнул и поник.
Охотник, мне тебя жаль.
Ты остался все таким же искренним и все таким же еретиком, Рогоро.
Они лежали, и мерзли, и грели своими телами израненного Урода, чувствуя, как по всему телу поднимается шерсть от близости этти. Этти тоже чуяли, что Урод еще жив.
Знаешь, даже если бы он не был ранен, нам все равно некуда уходить.
Рогоро снова поник.
Я знаю, некуда.
Тойфель не ответил, он плохо видел, но видел достаточно, чтобы уловить за мельтешением мелкого снега парение смутных теней. Тени выползали из мертвых ям и лизали кровавые следы, оставленные Уродом, пока он бежал от калитки. Тени искали свою добычу. Живую душу.
Доберман не умел сражаться с голодными тенями.
Далеко, на границе леса, хором выли Пся Крев. Они знали, что им снова достанутся только трупы. Безобразно скрюченные, вывороченные трупы, из которых заживо пожрали души.
Наверно, при других обстоятельствах этти не тронули бы двух собак, но псы понимали, что, если они встанут на пути мертвых, остановить мертвых им вряд ли удастся.
Паныч занервничал.
Я… Гррао, я… Этти знают меня, понимаешь? Знают мой запах.
Лежи смирно, щенок.
Пойми, Гррао. Я не чист, я причастен. Я ел их мясо. Они найдут нас по моим следам.
Они найдут нас в любом случае. Лежать.
Гррао, я пойду им навстречу. Я грязный, от меня мало пользы. Но по меньшей мере я их отвлеку, задержу их… хоть немного…
Лежать, Knabe, я сказал!
Этти рыскали вокруг по болоту, слепо шаря перед собой когтистыми тощими руками. Первые бледные призраки уже начали осторожно просачиваться по следам Паныча.
Что нам делать, Гррао, что делать? Их нельзя убить, с ними нельзя сражаться, мы ничего не сделаем им, я знаю. О, Фенрир!
Успокойся, Knabe, успокойся и помолись Сестре.
Паныч посмотрел на него чуть ли не в ужасе.
Я не могу.
Можешь. Мы будем молиться вместе. Если это действительно Охотник, Сестра-Хозяйка не откажет нам в помощи.
А если нет?
Значит, мы умрем, защищая обычного человека.
Далеко в низине, среди тонких голых силуэтов редкого леса, Пся Крев затихли, слушая слившуюся в один голос молитву двух псов на болоте.
Этти заколебались, но все же продолжили свое плавное приближение.
Иногда молитва отнимает больше силы, чем бой. Старый доберман выдохся и опустился на снег, с печальной радостью внимая отчаянному плачу огромного блудного щенка по кличке Паныч. Даже если они не спасутся, ему есть чем гордиться в этой жизни. Ведь хотя бы на одну ночь он обрел Охотника и товарища из стаи.
Он не боялся.
