А потом они приплыли в какую-то другую страну, где у людей злые глаза, и другой стал отпускать его на свободу только по ночам – а ночью так хотелось спать! Теперь другой все время или был занят какими-то скучными взрослыми делами, или обнимался с красивой тетей. И эта тетя совсем не хотела, чтобы другой уходил и отпускал его на волю… Он не знал, что тогда случится, но испугался, что красивая тетя может наказать его, если поймет, что имеет дело не с другим– и потому старался высовываться как можно меньше. Постепенно все чувства его сковала зыбкая дремота, какая бывает на грани пробуждения…
Пробуждение наступило – но там, где для чувств не было ни малейшей зацепки. Ему оставалось только плакать, и он плакал, маленький и потерянный, уткнув голову в колени.
– А зачем ты плачешь? – неожиданно раздался над ним мамин голос… или все же не совсем мамин?
Он вскинулся. Конечно же, это была не мама, но она понравилась ему с первого взгляда – красивее, чем красивая тетя, и добрее, чем тетя Тай, без ее напускной строгости. У нее были большие голубые глаза, как незабудки с черной серединкой, и две длинных белых косы, падающих на грудь. И еще нежно-розовое платье, перехваченное под грудью тонким пояском с кисточками, и длинное белое покрывало на голове, удерживаемое налобной лентой, совсем как на картинках в храме.
– Не надо плакать, – снова повторила тетя с косами. – С тобой ничего страшного не случилось.
– Меня выкинули, – отозвался он, хлюпая носом. – И я потерялся.
– Да, понимаю, это не очень приятно, – кивнула розовая тетя. – Но знаешь, малыш, иначе было никак нельзя исправить то, что с тобой сделали. Ты же маленький, а тело у тебя выросло большое. Как ты сам считаешь, кому оно больше подходит – тебе или папе?
– Наверное, папе, – нерешительно произнес он. – А что… это был мой папа?
– Да, твой настоящий папа, – улыбнулась тетя. – А та, с кем он обнимался – твоя настоящая мама. Ты ведь знаешь, что мама Калин и папа Ихо только взяли тебя к себе, а настоящие твои родители совсем другие?
– А тогда чего они меня выкинули, если настоящие? – произнес он с истинно детским упрямством. – Настоящие так не делают!
– Просто ты у них еще не родился, – объяснила тетя. – Всему свое время. Сначала они должны пожениться, потом мама вырастит для тебя новое тело у себя в животике. А потом ты родишься, и они будут тебя любить.
– Честно-честно? – переспросил он. – Без косточек и без палочек?
– И без косточек, и без палочек, – рассмеялась тетя. – А пока ты еще не родился, поживешь немного у меня. Идем, я познакомлю тебя со своим сыночком, и вы будете вместе играть.
– Идем! – радостно воскликнул он и ухватил тетю за руку.
Они сделали всего шаг или два – и вдруг очутились в цветущем яблоневом саду, где под деревьями стоял столик, накрытый к чаю, а в траве цвели большие синие цветы, которым он не знал названия. А за бело-розовой пеленой лепестков угадывался дом из тяжелого серого камня, словно принесенного с развалин старой крепости Менаэ-Соланна.
– Вот здесь мы и живем, – тетя в розовом выпустила его руку и присела на плетеный стульчик. – Я, мой сыночек и дядя Дирам. Нравится?
Он кивнул и, запнувшись об имя «Дирам», сообразил, что не задал одного важного вопроса.
– А как тебя зовут, тетя?
Она снова рассмеялась – так весело, словно солнечные лучики вспыхнули прямо у нее на лице:
– Разве ты не узнал меня? Меня зовут Неролин.
– …В общем, ты решился, – прервала Тай излияния Берри. – Переступил.
Вся четверка сидела в общем зале постоялого двора и с аппетитом завтракала отбивными с гречневой кашей. Отменное чутье на места, где вкусно кормят, не подвело Тай и при выборе этого заведения. Вчера Генеральные Штаты завершили свою работу, приняв все должные постановления, поэтому сегодня Нисада была свободна от просиживания юбки в зале заседаний.
– Я сделал это ради Нис, – Берри зачерпнул ложкой каши. – Ради себя не стал бы. Но как представил ее под каким-нибудь, с позволения сказать, муфлоном, которого навяжет ей Зива…
– Мудрая женщина была мать Лореммин, – вздохнула Тай. – Многим полезным вещам меня научила. В том числе правилу, что этически нехорошее при внимательном рассмотрении всегда бывает логически невыгодным. И в твоем случае это правило работает, как хорошо смазанный арбалет.
– Поясни, – бросил Берри с полным ртом.
– А сам еще не понял? – усмехнулась Тай. – Теперь ты – Танберн Истье. Человек, которого никогда не существовало. У которого нет ни дома, ни каких-либо доходов, ни связей в обществе. По большому счету, у тебя хватит знаний, чтобы зарабатывать на жизнь трудом писца или переводчика. Но подтвердить свое дворянство тебе нечем. А без этого никто тебя с Нис не обвенчает. Так что все, на что ты решился, было зря.
Повисло молчание. Берри, опустив глаза в тарелку, делал вид, что пережевывает особо жесткий кусок.
– Я пойду к отцу, – наконец выговорил он. – И сделаю так, что он меня признает. У меня уже есть план.
– Какой еще план? – Тай отставила пустую тарелку и потянулась за поджаристым пирожком с яблоками.
– Ранасьет, – коротко ответил Берри. – Отец знает, что у Ойлунды должен был родиться бастард, но понятия не имеет, что это оказалась девочка. Я приду к нему и назовусь сыном Ойлунды. А ты, Тай, будешь моим свидетелем. И ты, Джарвис, тоже.
– А знаешь, что бывает с самозванцами? – без улыбки бросила Тай. – Не знаю, как у вас, а в Новой Меналии, если верить летописям, ими заряжают крепостное орудие и стреляют в ту сторону, откуда они прибыли.
– Подождите, – вмешался Джарвис. – Эту историю вы мне не рассказывали. Что за Ранасьет?
– История довольно простая, но грязноватая, – вздохнул Берри. – У моей матери была служанка-музыкантша. И когда мне было шесть лет, эта девица каким-то образом влезла в постель к моему отцу. Вскоре мать увидела, что Ойлунда располнела в талии, и выгнала ее без всякой пощады. А дальше пусть расскажет Тай.
– А дальше, – Тай тяжело вздохнула, – Берри стал Ювелиром и по первости проводил много времени среди свиты Элори. В ту пору в ней появилась девушка по имени Ранасьет, очень искусная танцовщица и вообще интересный человек. В конце концов ее и Берри угораздило переплести четыре ноги – сам знаешь, в Замке это просто. Элори прекрасно знал, кто они оба днем, однако высказал свое наблюдение только Ланшену. После чего этот моральный урод тут же кинулся к Берри и радостно сообщил ему, что тот переспал со своей родной сестрой. Но Берри не дурак и ответил, что раз они не росли вместе, то морально он греха не совершил, а поскольку в Замке каждый сам лепит себе новое тело, то не совершил и кровосмешения. В результате Ланшен возненавидел Берри – как же, хотел сделать гадость, и не удалось!
