Был похож. Теперь в том человеке, что стоял у окна, и том, что с неприкрытым волнением переминался с ноги на ногу у нее за спиной, не было ни капли общей крови.
Неожиданно сквозь пыль и паутину во взгляде старого анта Эйеме словно пробился огонек. Он с любопытством разглядывал странную компанию, явившуюся к нему в дом. Интересная, однако, свита у молодой княгини – долгоживущий и меналийка старой крови…
– Здравствуйте, лорд Эйеме, – по неистребимой южной привычке Нисада и здесь опустила притязание. – Я Нисада, старшая дочь князя Лорша. Конечно, вы не можете меня знать, но я могу предъявить вам…
– Не трудитесь, – по лицу анта Эйеме скользнула слабая тень улыбки. – Я прекрасно помню вашего отца. Ваша родословная у вас на лице, барышня. Чем обязан столь необычному визиту?
– Лорд Эйеме, – Нисада посмотрела прямо в глаза отцу Берри, – мы пришли, чтобы рассказать вам кое-что новое об участи вашего сына.
– Садитесь же, – спохватился Сернет, мысленно упрекнув себя за то, что уже забыл, как принимать гостей. – На диван, в кресла… Может быть, вина?
– О нет! – затрясла головой Нис, которую после позавчерашнего начало мутить от одного слова «вино».
– Так что вы хотели рассказать мне о Берреле? – спросил Сернет, когда загадочная четверка расселась. – В общем, я уже и сам подозревал, что ему… помогли умереть. Мне говорили, что он был плох, последний месяц почти не вставал с постели, и его смерть обнаружили только тогда, когда остались нетронутыми пять порций еды. Но мне кажется…
– Лорд Эйеме, – перебила его Нисада, – хотели бы вы, чтобы Берри оказался жив?
Сернет горько усмехнулся.
– Милая барышня, вы задаете странные вопросы. Увы, мое хотение не способно ничего изменить. Чудес не бывает. А если вы намекаете, что ему каким-то образом удалось оказаться на свободе, то я вам не верю. Зачем тогда сообщать мне о его смерти? Служить поминовение по живому – страшный грех.
– Однако вы не служили его и по мертвому. Я права? – неожиданно произнесла по-меналийски другая женщина, спутница княгини, едва долгоживущий перевел для нее слова старого лорда. – И между прочим, правильно сделали. Ибо ваш сын в самом деле жив… – женщина на миг замялась. – По крайней мере, отчасти. То есть тело, плоть от плоти вашей, нашло свой конец… насколько я могу судить, от апоплексического удара. Но разум, душа, память, в общем, вся нематериальная составляющая – они здесь, вот в этом молодом человеке, который боится поднять на вас глаза. Если вы зададите ему какой-нибудь вопрос, на который не мог бы ответить никто, кроме вашего сына, то убедитесь в этом.
Плечи анта Эйеме дрогнули. Он непонимающе устремил взор сначала на Тай, затем на Берри.
– Не знаю, кто вы такая, госпожа, и как вас зовут, и тем более не знаю, как такое может быть… – начал он на ее родном языке.
– Зовут меня Тайбэллин, а здесь, в Вайлэзии, переделали в Альманду, – усмехнулась та. – Как хотите, так и зовите, все равно один и тот же орех. Кто я такая, сейчас значения не имеет, кроме того, что я давний и хороший друг вашего сына. А как это могло быть, я вам подробно объясню, но лишь тогда, когда вы убедитесь, что это и вправду есть. Задайте свои вопросы, лорд Эйеме.
– Хорошо. Предположим, что это чисто теоретическая задача… – Сернет на минуту задумался и снова перешел на вайлэзский: – Вопрос первый: из-за какого лакомства Беррел и Лайда все время дрались в детстве?
– Желе, – мгновенно ответил Берри, невольно улыбаясь. – Его специально готовили помногу, но нам все равно казалось, что в чужой тарелке на вишенку больше.
– Та-ак… – Сернет явно был озадачен. – Как звали любимую собаку Лайды и как ее дразнил Беррел?
Берри улыбнулся еще шире. Его волнение мало-помалу начало отступать – он разгадал тактику отца.
– Лайда терпеть не могла собак! Даже со щенками нашей дворовой суки никогда не играла. У нее был кот, которого звали Шип. А я дразнил его Кабанчиком, за то, что полоски у него на спине были не поперек, а вдоль, как у лесного поросенка.
Сернет задумался. На лице его отразилась напряженная борьба. Старый лорд хотел, очень хотел поверить – но не смел…
– Ладно, – произнес он, словно кидаясь вниз головой с обрыва. – В таком случае последний вопрос. За что я первый и последний раз в жизни приказал выпороть своих детей?
Берри вздохнул.
– У матушки была очень красивая птица в клетке, откуда-то из анатаорминских факторий. И мы с Лайдой все время жалели, что ей не позволено летать. Когда ее выпускали в доме, она билась в окна и сшибала подвески с люстры. Однажды бабушка заболела, и матушка осталась у нее на несколько дней. Тогда мы нашли очень длинную веревку, вынули птицу из клетки, отнесли на склон в конце сада и привязали один конец веревки к ветке старого каштана, а другой – к лапке птицы, чтобы она летала, но не улетела. А сами пошли по своим делам. Когда мы вернулись вечером, выяснилось – в попытке освободиться птица так затянула веревку на лапке, что та вся распухла и посинела. Мы отнесли птицу в клетку, но даже не смогли снять веревочную петлю, так она врезалась в лапку. В общем… в общем, птица так и не вылечилась, ее пришлось убить. Ты спросил нас, чья эта работа. Мы сказали, что сделали это вдвоем, но не знали, что так выйдет, а хотели, как лучше. Кажется, кто-то из нас произнес: «Нам же никто не сказал!» И вот тогда-то ты и приказал выдрать нас. И прибавил, что делаешь это, дабы мы раз и навсегда уяснили: самые большие беды в мире происходят от того, что служители Единого называют невинностью, хотя бы и детской, на самом же деле это просто нежелание думать. А твои дети всегда и везде обязаны думать своей головой. От того, что мы хотели, как лучше, птице не стало менее больно…
Все время, пока длился этот рассказ, на лице Сернета, как набегающие волны, сменялись надежда и недоверие. И лишь когда Берри произнес слова про невинность, надежда победила окончательно.
– Не могу поверить… – выговорил он, медленно опускаясь в последнее кресло, оставшееся незанятым. – Даже не что, а как ты рассказываешь! Берри действительно всегда долгие годы помнил массу подробностей – я и сам такой, но у него это было даже сильнее…
– Ты уже поверил, отец, – негромко произнес Берри. – Иначе обратился бы ко мне на «вы». Только сам себе боишься признаться.
– Но как, КАК это могло случиться? – анта Эйеме переводил невидящие глаза с юноши, говорившего совсем как его сын, на княгиню Лорш, а с нее – на меналийку по имени Миндаль.
– А теперь буду рассказывать я, и никому меня не перебивать, – жестко сказала Тай. – Начнем с того, что существует такое странное место, куда можно попасть только во сне. Вообще-то это владения Повелителя Хаоса, но в нашем случае сия деталь не имеет особого отношения к делу…
