Могильная тишина.
— Мы близко, — каркнул Персей, а Мирослава с испугу подскочила на месте, зло зыркнув на своего фамильяра.
— Я здесь с инфарктом и слягу из-за тебя, — пробурчала девочка, прикладывая руку в рукавице к бешено вырывающемуся из груди сердцу. Ворон не остался в долгу:
— Зато недалеко хоронить придется нести!
Яромир ухмыльнулся, пытаясь чуть расслабиться. Напряжение и волнение, накапливающиеся с каждой минутой, давали о себе знать, сбивая и так неважную концентрацию.
Лес редел, высокие сосны сменялись невысокими елками и стройными березами, а затем и те начали уступать невысоким кустарникам калины. Яриловцы вышли на небольшую поляну. Не видно было ни зги.
— Оно там, — кивнул Яромир на другую сторону поляны, где начинались заросли деревьев. Мирослава, прикинув, сколько им еще идти, вздохнула и направилась следом за шагающим Яромиром. Ворон, покружив вокруг школьников, спикировал прям на плечо девочки.
— Я с вами лапы отморожу, — недовольно каркнул Персей, поочередно поджимая хрупкие лапки к оперению своего пузика.
— Вернемся, свяжу тебе носки, — буркнула Мирослава, еле передвигая ноги. Настил снега на поляне оказался выше колен яриловца, поэтому он шел первым, простилая им дорогу, а девушка пыталась не сбиться с глубокой тропки, дабы не увязнуть еще глубже.
— Обещанного три года ждут, — проворчал хриплым голосом ворон. Он нахохлился и выглядел и правда замерзшим. Клюв и перья на голове птицы покрылись инеем.
— Вот и жди, — яриловка все же сняла рукавицу и подставила руку. Персей прыгнул на нее. Его крюкообразные пальцы с длинными и острыми когтями были похожи на ледышку.
Ворон вцепился в теплую кожу девочки, отогревая свои конечности. Птица была тяжелой, поэтому Мирослава поняла, что долго так не выдержит, да и свои руки отморозит. Но хотя бы некоторое время сможет согревать замерзшего фамильяра.
Неширокую поляну они переходили долго. Путь оказался тяжелым из-за высоких сугробов и общей усталости от проделанного пути. Но вскоре заросли кладбища уже можно было разглядеть в едва различимом свете луны, которую застилали рваные ночные тучи.
Погост огораживал невысокий покосившийся забор из полусгнившего и потемневшего от времени штакетника. Ворота давно отвалились с ржавых петель и полулежали на земле, а калитка покачивалась на ветру, противно скрипя.
Подойдя ближе, Яромир поднял ее и поставил рядом, оперев о сугроб. Сразу стало тихо. К погосту вела неширокая тропинка, на которой проглядывались чьи-то глубокие следы.
— София? — нервно спросила Мирослава, наклоняясь поближе и пытаясь разглядеть втоптанный валенком снег.
— Надеюсь, — глухо отозвался Полоцкий, идя по следам однокурсницы.
Из-под сугробов виднелись старые надмогильные резные столбы с двукатыми крышами, именуемые “голбецами”. Они стояли, припорошенные снегом. Было похоже на то, что кладбище редко посещали родственники похороненных. Все выглядело заброшенным и неухоженным даже сейчас, глубокой зимой. Природа хозяйничала на этой территории, обвивая ветками старые оградки, деревья прорастали прям из старых могил, двигая столбы и домовины, на которых невозможно было прочитать имен тех, кто покоился в этой земле.
Следы Софии свернули вправо, уводя на другую часть кладбища с более свежими захоронениями. Могилы стояли ровными рядами с не покосившимися столбами-голбецами. Кое-где торчали венки, а искусственные цветы, запорошенные снегом, во мраке ночи смотрелись жутко. Странно было видеть, как даже здесь смешались две культуры.
Новая часть кладбища не была сильно заросшей кустарниками и бурьяном. Она располагалась на частичном пустыре с редкими деревьями. Если бы друзья шли к кладбищу через ферму и деревню, а не проходили лесом, то добрались бы сюда намного быстрее.
С этого края погоста виднелись границы фермы, ее обширные поля и пастбища. Вдалеке тускло горел свет от редких окон в домах, где их хозяева еще не спали. Да и разве можно было уснуть, когда вокруг голосят девицы, изгоняя коровью смерть?
— И где ее черти носят? — пробурчала Мирослава, шмыгая носом. Она уже изрядно замерзла, меховой тулуп не мог выдержать сильный мороз так долго, а они уже гуляли по лесу не меньше часа.
— Тш! — Полоцкий замотал головой, остановившись посреди узкой дорожки. Девочка оглянулась, ничего не замечая. Персей перелетел к ней на плечо, и она подула горячим дыханием на свои замерзшие пальцы, а затем натянула варежку.
Яромир инстинктивно пригнулся и быстрым шагом направился дальше. На кладбище стояла мертвая, как бы это странно не звучало, тишина. Луна вышла из-за туч ровно в тот момент, когда друзья обогнули густые кусты калины. На ее ветках уже не висели красные ягоды, остававшиеся с осени. Видимо, птицы за зиму все объели.
Вдруг Яромир резко остановился, втянув носом воздух, а затем согнулся, сдерживая рвотные позывы.
— Тебя тошнит? Ты отравился? — взволнованным шепотом спросила Мирослава, поглаживая друга по спине. Тот, с трудом оставив содержимое своего и так пустого желудка при себе, разогнулся, уперев руки в бока и закинув голову к небу.
— Что-то тут не так, — сквозь зубы проговорил парень, вытирая резко взмокший лоб. Он кинул взгляд черных глаз на Персея. Ворон как-то тихо каркнул, нахохлившись. Птица тоже что-то чуяла.
— Что? — не понимала девочка, пытаясь вглядеться в темноту зимней ночи.
— Кажется, мы напали на след. И тебе это может не понравиться, — ответил Яромир, шагнув в сугроб и сходя с дорожки. Пройдя, согнувшись в три погибели пару рядов могил, друзья и вовсе почти легли на снег.
То, что увидела девочка, заставило ее тело окоченеть от ужаса. Темная скрюченная фигура склонялась над хрупкой Софией. Та, кажется, была вовсе без сознания.
Некто, скинув свою верхнюю одежду, протянул костлявые руки к хорсовке, расстегивая ее школьный мундир. В этот момент Персей резко взлетел, улетая все дальше, а вскоре и вовсе скрылся за деревьями. Мирослава открыла рот, не понимая, что происходит. Ее мозг отказывался принимать то, что видят глаза. Яромир, лежащий ничком рядом с ней, уткнулся лицом в снег. Ему было откровенно плохо.
Фигура склонилась ниже, и при свете луны блеснули острые зубы, собирающиеся проткнуть нежную девичью кожу.
— Это кто? — ошарашено прошептала яриловка, не сводя округленных глаз с развернувшейся перед ними страшной картины.
— Упырь, — еле слышно прошептал Полоцкий, поднимая голову. Его лицо было бледным и каким-то посеревшим, но взгляд черных глаз метнулся в сторону лежавшей Софии.
Мирослава глянула на друга, а затем снова повернулась к восставшему мертвецу, где слышались хлюпающие звуки чавканья, будто кто-то жадно пил… кровь.
Полоцкий вскочил на ноги, поскальзываясь и стараясь утихомирить свой желудок.
— Отвали от нее! — его крик разлетелся громким эхом по всей округе. Упырь медленно оторвался от своей жертвы, повернув голову к Яромиру. Мирослава, вскочившая следом за другом, встала рядом с ним и, как ей показалось, приросла к месту.
— Вы! — ее язык работал отдельно от мозга, поэтому девочка не узнала своего удивленного голоса.
По подбородку упыря текла чужая красная кровь, в темноте казавшаяся черной. От нее шел пар. Упырь жадно облизнулся. Перед школьниками стоял Никифор. Скрюченный и костлявый, с оголенными длинными клыками. Некогда добродушный фермер был неузнаваем.
— Пришли-и, — он хищно улыбнулся, выпрямляясь. Его тело будто было неестественно изломано, а стоять на двух ногах, очевидно, ему было неудобно: передние конечности, некогда бывшие руками, клонились к земле, стараясь встать на четвереньки.
— Отпусти ее! — Яромир сжал челюсть и сделал короткий шаг навстречу нечисти.
— Забирай, — медленно протянул Никифор, проводя когтистой рукой по ноге Софии.
Его когти рвали школьные брюки девочки. Как только яриловец шагнул к старой подруге, упырь глубже запустил когти и пустил кровавые слюни. Волк, живший внутри парня, содрогнулся, учуяв зловонные запахи мертвечины.
