Но взор, задержавшись ненадолго на кораблях, уже стремился дальше, на речной простор, величественнее которого не видел мякша доселе. Сколь же широка была эта могучая, серо-седая движущаяся, казавшаяся живой и разумной плоть воды? Версты две? А может, и все пять? Родная Плава разливалась по весне широко, но то был разлив: версты и версты стоячей стылой воды с торчащими тут и там деревьями, островами, буграми — недвижное безликое пространство, ожидающее, когда же уйдет река, чтобы после наконец начать жить. Здесь же все перемещалось, проносилось мимо с суровой определенностью, не ведая остановки и не помышляя даже о ней, уходило, как годы и века — прочь, не здороваясь и не прощаясь. Казалось, само время обрело зримость в этом великом потоке, напоминая о своей силе и безвозвратности. Далеко-далеко, на другом берегу, темнел лес. Горы, тени которых были заметны с холма вчера вечером, ныне пропали в серости утра. Думалось, что там, за широкой водой, лежат совсем иные, диковинные и волшебные края с разными чудами, дивами и красотами. Однако Мирко знал, что все это не так: красота была вокруг — только оглянись, чудеса и дива, самые неожиданные, появлялись к месту и не к месту — только шагни за порог, а другой жизни не было нигде. Копыта Черного всадника с севера прошли всю землю, от зари до зари, от полуночи до полудня, повсюду оставив свой ядовитый след. Был он и здесь, в Устье.
Стали спускаться вниз, в деревню.
— А что, по весне водой не заливает? — полюбопытствовал Мирко. — Больно уж низко деревня стоит. У нас в Мякищах дома на холмах — и то как на острову оказываемся.
— Нет, — покачал головой Прастен. — Берег пологий, длинный, до верховьев далеко. Причал — да, в воде оказывается, а выше никогда не бывало.
В молчании въехали в село, и у первого ряда домов Прастен свернул влево:
— Ну, здрав буде, Мирко Вилкович. Спасибо тебе за доброту. Глядишь, в лучшее время еще увидимся, счастливого пути, и дай тебе Гром удачи, чтобы сегодня еще отселе отплыть. А Брунко проводит.
— И тебе счастливо, Прастен, — ответил Мирко. — Прости, если навредил тебе, не подумавши. Коли найдешь покупателя на коней, то скажи. Мое слово в силе остается. А лучше пусть обойдется все у тебя. Асмунду по заслугам досталось, глядишь, и Етону не сдобровать.
— Ладно бы так, — отвечал Прастен, уже отдаляясь по ряду влево. — Прощай, Мирко.
Мирко проводил взглядом неудачливого Прастена.
— Что ж, Брунко, пошли. Где Ари живет?
— У берега, — отвечал паренек.
Он уже сменил драный тулуп на подогнанную заботливой женской рукой по росту, но все же чуть великоватую вотолу. Ткань была прочная, но видно, что не новая. Должно быть, плащ достался от отца и был потом перешит на мальчика.
— А не рано ли идем, Мирко Вилкович? Солнце-то еще не встало. Может, повременишь?
— Да нет, ничего, — отвечал мякша. — Ари знает, что я приехать должен, не удивится.
— Это как же? — недоуменно спросил Брунко. — Разве вы раньше когда договорились?
— Нет, — засмеялся мякша. — Это ему ворон весточку принес, большой да черный. В грамоте на лапе принес.
— А откуда ж ворон грамоту взял? — удивился Брунко. Его занимало то, откуда грамота, а не то, что принес ее ворон. — Он ее сам написал, что ли?
— Кто, ворон? — не понял Мирко. — Нет конечно. Ее один мудрый человек написал — колдун Реклознатец, что на острове посреди Смолинки живет. Он ворона и послал. Это вот как было… — И Мирко, будто сказку, рассказал Брунко всю историю о том, как был он у колдуна и какие видел там чудеса: придорожные знаковые камни, остановленную волшебным словом реку, голос самой реки в колодце. Рассказал про ворона, про бобров, про омелу.
Брунко слушал, едва дыша, будто видел все своими глазами. Тем не менее он вел Мирко по деревне, не путая дороги. Мирко закончил рассказ, когда они проходили мимо богатой избы, изукрашенной резьбой и наличниками. Двор с овином и баней был тоже хорош.
— Это и есть Етонов двор, — тихо пояснил мальчик. Мирко остановился на миг, поглядеть на строение.
Белого он вел под уздцы, вороной и гнедой, как всегда, шли послушно следом. И вдруг Пори насторожил уши и заворчал. Мирко оглянулся. Сзади, от изгороди, отделился человек в серой одежде. Был он высок ростом, худощав, с длинными волосами, подстриженными на иноземный лад. Борода, наоборот, была короткая, а усы отпущены, как у полянинов, да и лицом он был полянин: нос тонкий, с небольшой горбинкой, скулы узки, лоб высок, лицо немного удлиненное. Кисть левой руки была перевязана, а в правой полянин держал, длинный и широкий, с закругленным оконечьем меч. Но тонкой сеточки на клинке, присущей действительно дорогому клинку от доброго кузнеца, не было. Впрочем, и обычным мечом можно было запросто лишить человека жизни. Владельца этого оружия Мирко, может, и не припомнил бы — видел он его мельком, да и то больше со спины, а вот сам клинок запомнил: перед ним стоял тот самый разбойник-мечник, что ушел вчера оврагом от его стрел. И этот разбойник разгуливал теперь по селу!
— Ну что, щенок! — проговорил полянин, уверенный в своей силе. — Тогда ты, гаденыш, меня стрелой достал-таки. Будь по-иному, я бы еще, может, на тебя и плюнул. Ну а так, я тебя упреждал: на мечах мы еще поквитаемся. Что прижух? А?
Мирко вовсе не прижух, а только повернулся вполоборота к Белому и незаметно запустил руку в седельную суму, где лежал его меч. Значит, не ошибался Прастен — лиходеи здесь в почете. Один к ним в ночное бегает, не гнушается перед Асмундом на коленях ползать, другой — сам разбойник. Глядишь, они и спелись заодно! Мирко знал, что, если он обнажит меч в чужом селе, будет обречен на жестокое наказание, а может, и смерть. Свенельдовы воины не станут разбираться, кто прав, кто виноват: прирежут чужака да коней отберут, и с разбойником, может, поделятся. Но выбирать не приходилось: мечник был не на шутку зол и зарубил бы Мирко, помедли тот самую малость. Все внимание мякша, конечно, направил на разбойника и не приметил, как Брунко тихой мышью юркнул в правый ряд и притаился там, наблюдая, что будет дальше.
Полянин шагнул вперед и занес меч, намереваясь наискось рубануть мякшу, да не тут-то было! В первых лучах зари сверкнул волькский меч, и зазвенела сталь. Полянин оказался даже не сильнее Мирко — только долговязостью вышел. Мякша отбросил удар обратно и сам ответил своим любимым выпадом, метившим в основание шеи. Сразу вспомнилось, как даже полутелый страшный демон едва отбил такую атаку. Отбил ее и полянин, но вовсе не так изящно, без всякой пользы для себя, просто неловко подставив свое оружие — лишь бы не достали. В лицо противнику Мирко не глядел, не до того было, но наверняка вид у полянина был сейчас удивленный. Разбойник сделал шаг назад, чтобы хоть как-то избегнуть следующего, неизвестного для него, атакующего удара, но тут же взвыл от дикой боли: Пори, не наученный специально нападать на людей, зато хорошо усвоивший на деревенских улицах самые подлые дворняжьи ухватки в драках с чужими псами, подобрался сзади и крепко ухватил разбойника как раз за перевязанную руку и повис на ней, таща врага вниз. Мирко не успел остановиться и, уходя вправо, ткнул острием клинка полянину в грудь. Попал он, видать, в самое сердце, потому что разбойник даже не захрипел — рухнул как подкошенный, и меч его плашмя плюхнулся в уличную пыль. Мирко стоял, не совсем понимая, что убил еще одного человека, теперь уже в настоящем поединке. Пори, тоже не уразумевший, в чем дело, некоторое время продолжал, рыча, трепать обмякшую руку. Потом отпустил, принюхался и уселся, глядя на Мирко виноватыми глазами.
