Ливия не пыталась управлять конем, не чувствуя необходимости делать это. Вопли и свет костров постепенно стихали. Ветер шевелил ее волосы и ласкал ее нагое тело. Ливия знала только одно: надо крепко держаться за гриву и скакать, скакать, скакать — за край света, прочь от агонии, горя и ужаса.
И много часов выносливый конь мчал ее прочь, пока, взлетев на залитый звездным светом гребень холма, не остановился так резко, что она перелетела через его голову.
Ливия упала на мягкую, как подушка, траву и лежала, наполовину оглушенная, смутно слыша, как конь убегает прочь. Когда она с трудом поднялась, первое, что поразило ее, была тишина. Тишина казалась почти ощутимой — мягкая, бархатная — после непрерывного рева рогов и грохота барабанов, которые сводили Ливию с ума в течение многих дней. Девушка подняла голову, посмотрела на огромные звезды, усеявшие синее небо. Луны не было, звездный свет заливал землю, создавая странные иллюзии и разбрасывая неожиданные тени. Ливия стояла на покрытом травой возвышении с ровными склонами. При свете звезд они казались гладкими, как атлас. В одном направлении, далеко, она различила темную полоску деревьев — там виднелся лес. А здесь — только ночь и слабый ветер, доносящийся с самых звезд.
Земля выглядела просторной и сонной. Теплая ласка ветерка неожиданно напомнила Ливии о том, что она раздета.
Она поежилась, пытаясь прикрыться руками. Ливия почувствовала одиночество ночи и непрерывность этого одиночества. Она была одна. Стояла обнаженная на холме, и никто ее не видел. И все вокруг исчезло, остались только ночь и шепот ветра.
Ливия вдруг обрадовалась ночи и одиночеству. Никто ей не угрожает, никто не схватит ее грубыми лапами. На склоне, уходящем в широкую долину, густо рос папоротник, качаясь на ветру. По всей долине рассеяны какие-то предметы — звездный свет делал их бледными. Ливия подумала, что это, должно быть, большие белые цветы, и новая мысль смутно напомнила ей о чем-то странном. Она вспомнила, как чернокожие со страхом говорили о какой-то долине. О долине, куда убегали девушки другой, золотисто-смуглой расы, которая населяла землю до прихода предков бакала. Там, говорили люди, они превращались в белые цветы. Да, древние боги превращали их в цветы, чтобы они избежали насилия. Ни один чернокожий мужчина не смел ходить туда.
Но Ливия решилась пойти в эту долину. Она стала спускаться по покрытому травой склону, который бархатно ласкал ее босые ноги. Ливия останется там, среди кивающих белых цветов, и ни один мужчина никогда не придет сюда и не прикоснется к ней своими похотливыми, грубыми руками. Конан говорил, что соглашения заключаются, чтобы их нарушать. Свое соглашение с ним она нарушит. Она уйдет в долину пропавших женщин. Она затеряется в одиночестве и неподвижности… Эти смутные, разрозненные мысли проносились в ее сознании, пока она спускалась вниз, и склоны холмов поднимались вокруг нее все выше и выше.
И когда она стояла уже на самом дне долины, у нее все равно не возникало ощущения, будто она заперта в этих неровных стенах. Вокруг нее шевелилось море теней, и большие белые цветы кивали головами и что-то шептали ей. Ливия стала бродить наугад, раздвигая перед собой папоротник, слушая шепот ветра в листьях и с почти детским удовольствием внимая журчанию невидимого потока. Она двигалась словно во сне, окруженная странной нереальностью. Одна мысль постоянно вертелась у Ливии в голове: она в безопасности, она навсегда избавлена от грубости мужчин. Ливия заплакала, но это были слезы радости. Она легла, вытянувшись во весь рост, ухватилась за траву, словно хотела прижать к груди найденное убежище и остаться так навеки. Из цветов она сплела себе венок на голову. Их аромат сливался с другими запахами долины, убаюкивающими, нежными, волшебными.
Наконец Ливия добралась до поляны посреди долины и увидела там большой камень, словно обтесанный руками человека. Он был украшен папоротниками и цветами. Ливия стояла, глядя на него с удивлением, и вдруг почувствовала вокруг себя какое-то движение. Повернувшись, она увидела фигуры, крадущиеся из теней,— странные смуглые женщины, гибкие, нагие, с цветами в черных как ночь волосах. Словно существа из сновидения, они приблизились к Ливии, не произнося ни слова. Вдруг ей стало очень страшно. Она увидела их глаза — светящиеся, нечеловеческие. Казалось, будто тела девушек сохранили человеческую форму, но души их претерпели странное изменение. И эти искажения человеческой природы отражались в их светящихся глазах. Страх волной накрыл Ливию. Змея поднимала свою страшную голову в только что обретенном раю.
Ливия не могла двинуться с места. Гибкие смуглые женщины окружили ее. Одна, на вид красивее других, подошла к дрожавшей девушке и обняла ее. Дыхание ее издавало тот же запах, что и белые цветы, раскачивающиеся под звездами. Губы девушки коснулись губ Ливии и замерли в долгом, страшном поцелуе. Ливия почувствовала, как стынет ее кровь. Руки и ноги стали хрупкими. Как белая статуя из мрамора, она лежала в объятиях смуглой красавицы, не в состоянии ни говорить, ни двигаться.
Быстрые мягкие руки подняли ее и уложили на камень-алтарь посреди цветов. Смуглые женщины встали в круг, взявшись за руки, и повели вокруг алтаря плавный хоровод. Никогда ни солнце, ни луна не становились свидетелями такого танца, а большие белые звезды сделались еще белее и засияли еще ярче, словно таинственные чары танца заставляли реагировать космос и стихии.
Послышалось низкое пение. Казалось, то поют не человеческие голоса — доносится журчание далекого потока. Шелест голосов напоминал шепот больших белых цветов, колышущихся под звездами. Ливия лежала, сознавая происходящее, но не в силах шевельнуться. Ей и в голову не пришло усомниться в своем рассудке. Она не хотела рассуждать или анализировать. Она — была, и эти странные существа, танцующие вокруг нее,— они тоже были. Ливия признавала реальность своего кошмара, но лежала беспомощно, глядя в звездное небо, откуда — она знала, это — что-то должно прийти к ней, как уже приходило давно-давно, чтобы сделать этих обнаженных смуглых женщин бесплотными существами.
Сначала Ливия увидела черную точку среди звезд, которая росла и расширялась. Эта точка приближалась, становясь похожей на летучую мышь, и продолжала расти, не меняя формы. Она парила над пленницей среди звезд и вдруг ринулась вниз, словно тяжелый груз, оборвавшийся с веревки. Большие крылья распростерлись над Ливией. Она лежала, накрытая мрачной тенью. А пение поднималось все выше, превращаясь в хвалебный гимн нечеловеческой радости, в приветствие богу, который пришел, чтобы потребовать новой жертвы, свежей и розовой, как цветок в предрассветной росе.
