— Решил, видимо, — уклончиво ответил фермер, работая лопатой. Он не сбавлял скорости, будто вообще не уставал.
— Даже у приговоренных к казни было право на последнее желание! — вдруг вспомнила Мирослава, громко всхлипывая. Где-то недалеко на границах фермы пели свою песню девушки, выполняющие опахивание.
— Ишь чего удумала! Не выпущу тебя! — запротестовал Никифор, скидывая в яму очередную горсть земли. Ноги девочки, стоявшей на коленях, постепенно утопали в земле.
— Это я и так поняла, — угрюмо пробурчала яриловка себе под мокрый нос, из которого бежали противные сопли от холода и слез. Она стирала их плечом, но получалось плохо. — Но раз уж я все равно умру, может, скажешь, кто твой хозяин?
Фермер остановился, будто переводя дыхание.
— На том свете тебе эта информация все равно не пригодится, — пожал плечами Никифор и снова стал махать лопатой.
— Моя душа точно не успокоится, если не будет знать правды, могу стать призраком и неустанно искать своего убийцу. Конечно, после того, как для начала поквитаюсь с тобой, упырь, — она совершенно по-идиотски улыбнулась.
В один миг ей показалось, что она сходит с ума. Фермер поймал ее безумный взгляд и снова замер. Ее глаза цвета пазори и в обычный день пугали людей, а сейчас, когда она готовилась умереть, те явно вызывали ужас, горя ярче обычного, как зрачки у кошки в темноте. Мирославе вспомнилось, что в начале учебного года Яга утверждала, что ученица выставила против нее какой-то щит, который будто бы ударил ее током. И хоть Мирослава не знала, что это было, и как это получилось, сейчас ей это было нужно! Эй, внутренние силы, ну где же вы, когда вы реально нужны?!
— Хотя знаешь, я более, чем уверена, что твоему хозяину моя смерть еще станет поперек горла, какие бы цели он не преследовал.
— Это уже не мои заботы, — нервно ответил Никифор, чуть замедлив свою работу и постоянно куда-то оглядываясь. Вокруг не было слышно ничего, кроме обрядовых песнопений и стонов ее друга. Молчали даже кладбищенские вороны. А куда делся Персей, было вообще непонятно.
— Ты слышал сплетни обо мне? — вдруг спросила Мирослава, разминая затекшую шею. Ее и саму давно волновал этот вопрос. — Что ты дал мне выпить? Это же как-то взаимосвязано?
Фермер повернулся к ней, смотря сверху вниз.
— Слыхал, — его ответ показался яриловке настороженным. Что именно он знает? Потому что единственным ее козырем был блеф.
— И ты думаешь, что моя смерть забудется? Останется черным пятном в истории Ведограда и империи? Моя душа будет ходить за тобой по пятам и портить твою жизнь!
Ее вдруг перестало знобить, холод отступил. Может, это пришло смирение с ее участью погибнуть здесь? Ей не исполнилось даже четырнадцати лет, как все по-идиотски складывается.
— Что ты дал мне выпить?! — почти по слогам произнесла девочка, пытаясь утихомирить дрожащую челюсть.
Никифор с минуту молчал, но потом, глянув на небо, заговорил:
— Это зелье… оно используется, чтобы узнать, нет ли в человеке подселенной души.
— Кого нет?! Души?!
— Да-а, — прокряхтел фермер, работая лопатой.
— Кто-то думает, что у меня нет души?! Или что?
— Есть подозрение, что один из братьев жив. И мог подселить свою душу во имя своего же эгоистичного спасения в кого-то или во что-то.
— Но причем здесь я? — у нее стала невыносимо раскалываться голова от переизбытка эмоций, большого потока информации и от удара затылком о землю.
— А ты, поговаривают, внучка одного из них.
— Внучка… — неверяще прошептала Мирослава, инстинктивно отвернув лицо от летевшей в нее земли.
— Да, Чернобог и Белобог, говорят, сгинули сорок годков тому назад. И хоть, как оказалось, в тебе нет души кого-то из них, тот факт, что ты — внучка одного из них — неоспоримо. Уж больно ты похожа на них!
— Да даже если и так! Чем я могла кому-то так помешать?! — она истерично огляделась вокруг себя на мерзлые стены могилы. Ее могилы. Слезы безостановочно текли по щекам. Никифор, кажется, абсолютно расслабившись, решил разговор все-таки поддерживать. Возможно, чтобы было не так скучно работать.
— Осталась только одна их родственница.
— О ком ты говоришь?! — закричала яриловка, теряя терпение.
Фермер почесал лысину на затылке и ненадолго задумался.
— Если вдруг твоя душа не успокоится, — он ехидно хохотнул, — пускай сразу идет к той, перед кем склоняет голову даже император!
Снова загадки. Да что это значит?!
Вдруг бой барабанов стал слышен еще четче, а слова уже почти целиком доносились до ушей тех, кто находился на кладбище.
Мирослава, у которой закоченело все тело, вдруг вспомнила и зашептала:
— Встану я рано поутру, на заре ясной, Ярилиной росой умоюсь и пойду из дверей в ворота, из ворот — во чисто поле. А во чистом поле стоит Алатырь-камень…
Никифор вдруг замер, так и не высыпав в могилу набранную лопатой землю.
— Ты что городишь?!
—... а под тем Алатырь-камнем растет ясень с ветвями, уходящими до самого неба, и корнями, уходящими в самую бездну…
— Что с твоими глазами?!
Никифор с ужасом в своих мутных глазах, наблюдал за тем, как в глазах школьницы будто загорается зелено-фиолетовый огонь, а потом тонкая, еле уловимая оболочка обволакивает ее тело. Прекратился снег, до этого выбеливший всю округу, и на небольшом кусочке неба проглянуло северное сияние, медленно плывущее в пространстве.
Хотя сама Мирослава этого не заметила. Она, присыпанная землей, из могилы наблюдала за застывшим на месте упырем, на которого начал действовать заговор. В следующий миг произошло сразу несколько событий. Девочка еще несколько минут назад заметила острый железный обломок, торчащий прям на уровне ее груди. Он показался, когда стенка могилы чуть обсыпалась. Пока фермер отвлекался и отворачивался, чтобы набрать земли, она быстро водила по нему веревками, связывающими руки.
— Попрошу я того ясеня, чтобы он даровал мне свою силу… — тут путы порвались, и Мирослава стала резко раскапываться, продолжая бормотать заговор и игнорируя стук зубов. Ломая ногти, она откидывала мерзлую землю в сторону задеревеневшими пальцами, пытаясь встать на ноги с засыпанных по бедра и связанных веревкой колен. — ... и свою защиту от вампиров и всякой нечисти, ночью беснующейся, крови людской алчущей…
— Не-е-ет! — безумно закричал Никифор, и Мирослава вздрогнула, подумав, что заговор все-таки не сработал, и упырь заметил, что она освободилась. Но, кое-как встав на связанные в коленях ноги, девочка попыталась развязать путы на ногах, но руки, задеревеневшие на морозе, не слушались. Веревка лишь спустя чуть ослабла, дав возможность подпрыгнуть и повиснуть на краю могилы.
Когда же Мирослава попыталась наконец вылезти из осточертевшей могилы, она обернулась и увидела, что прям на нее бежит ее Избушка со стороны старого кладбища! Персей сидел на крыше, ухватившись лапами за старый флюгер, а Онисим стоял на крыльце. Оба они что-то кричали избе, которая, не различая дороги, бежала и, сбивая оградки, топтала домовины и сносила голбецы, разбрасывая их в стороны. Один такой пролетел с пару десятков метров и упал прям в могилку, в которой находилась яриловка, чуть ее не пришибив. Девочка завизжала от испуга, прижавшись к земляной стене.
Изба, с бешеной скоростью преодолев разделяющее ее и упыря расстояние, перепрыгнула вырытую яму, где к земляной стене прижималась спиной Мирослава и, замахнувшись одной лапой, со всей силы ударила по Никифору. Тот, словно безжизненная кукла, полетел к ферме. Со стороны деревни к ним уже бежала Ягишна Виевна в своем истинном обличие старухи, а впереди, подняв руки, шла Хозяйка Подгорья в длинной шубе и платком на голове. Ее изумрудный камень на перстне ярко светился.
Резко спрыгнув вниз могилы, Мирослава успела увидеть, как далеко округу осветил яркий красный луч, который ударился в Никифора, и тот покачнулся. Судя по разнесшимся по округе визгам и крикам, он упал на пути у девушек, проводивших обряд опахивания…
