Шут весело махнул Дале рукой, сделав вид, что не понимает ее отчаянных предостерегающих жестов. А потом отвесил публике изящный поклон и шагнул на канат.
В тот же миг весь мир сузился до размеров тонкой линии, которая чуть прогибалась под босыми ногами, норовила уйти в сторону, обмануть. Но Шут был хитрей. Он умел предугадать, куда поведет канат, и в какой момент ветер становится опасным. Пальцы ног уверенно нащупывали грубые витки веревки, а душа в это время ликовала от радости.
Раскинув руки, он шел спокойно и не думал о конце пути. Просто наслаждался.
А потом вдруг непонятно откуда возник тот солнечный луч. Его не должно, не могло быть здесь в это время. Виртуоз специально выбирал улицу так, чтобы свет падал в спину канатоходцам. Но луч был. Он назойливо скакал и ранил глаза. Шут стиснул зубы, стараясь отрешиться от досадной помехи, но свет был слишком ярок. Не выдержав, Шут вскинул руку к лицу, пытаясь заслониться. И, конечно же, именно в этот момент порыв ветра ударил его…
Он всегда с удивлением вспоминал, как отчетливо осознал момент падения. Будто время стало медленней, растянувшись тугим канатом меж двух домов… Он почувствовал гулкий удар своего сердца, пока тело неумолимо, неостановимо кренилось вперед и вбок, теряя равновесие, теряя опору под ногами… Он почувствовал, как пальцы соскользнули с шершавых волокон троса…
И — ужас падения…
Лишь короткая вспышка.
Вечность, наполненная чувством необратимости.
Потом было лицо Далы, так близко, что он ощутил дымный запах ее волос…
Крики людей…
Чьи-то взволнованные слова: «Пустите, я лекарь!».
Шуту казалось, он разучился дышать. Воздух не хотел проникать в его тело, которое становилось все легче и легче…
— Да разгони ты их, Нерт! И этого шкурника рябого найди мне хоть из-под земли. Я ему это зеркало в глотку сам заколочу! — Шут узнал голос Виртуоза, а потом увидел и его самого. Хозяин осторожно поднял Шута на руки и понес куда-то, удаляясь от людского гомона. — Мальчик мой… Ох, Отец небесный… Как же так…
Шут хрипло вдохнул и понял, что остался жив. Рядом шел лекарь и бубнил, дескать, повезло вашему сыну… видать, в рубашке родился… всего-то пару ребрышек поломал… пустяк…
Шут во все глаза смотрел на Виртуоза. И ничего не понимал. Виртуоз моргал часто-часто, будто не хотел, чтобы кто-то увидел пару крошечных сверкающих капель, зацепившихся за его ресницы.
— Мальчик мой…
Шут вдохнул чуть глубже. Боль медленно начала просачиваться в его сознание.
— Ларс… — говорить оказалось еще трудней, чем дышать, — я… не хотел… Прости…
— Да молчи ты, глупый!.. — Виртуоз заслонил ему губы широкой, как доска ладонью. — Шут мой… Это ты меня прости. Дала была права… Демоны клятые! Она всегда права, эта женщина!..
Шут сломанной куклой болтался в медвежьих объятиях Виртуоза. Ему было больно, но телесная боль не шла ни в какое сравнение со счастливым осознанием того, что он почему-то оказался дорог этому грубому, всегда недовольному человеку…
После ему часто снилось, что он падает. Шут просыпался среди ночи с колотящимся сердцем и долго сидел, обхватив себя руками за плечи, вглядывался в темноту фургона — в страх, поразивший его сердце. Они давно покинули тот город, но этот страх остался с ним, не отпускал… Не отпускал до тех пор, пока в следующем городке Шут не сделал то, за что Виртуоз его чуть не выдрал.
Он снова залез на канат.
Это был единственный способ преодолеть страх.
Шут выкроил момент, когда никто не смотрел ни на него, ни на веревочный трос и, наступив на боязнь грязными пятками, втоптал ее в тугие витки каната. Он прошел весь этот путь заново, каждым шагом доказывая себе, что он может. Может!
Едва спрыгнув обратно на землю, Шут тут же угодил в руки Виртуозу. Тот церемониться не стал: не обращая внимания на толпу вокруг, поволок Шута за фургоны и без лишних слов бросил на козлы одного из них.
— Снимай штаны, стервец!
— Не буду! — Шут испуганно вцепился в сиденье и брызнул на хозяина обиженным взглядом. — Это нечестно! Ты сам меня учил так делать!
— Да ну? — Виртуоз недобро усмехнулся. — Давай-ка напомни.
— Ты мне говорил — если упал, вставай! Ты меня учил залазить на коня, коли тот сбросил… — так оно и было. Когда Шут вылетел из седла в первый раз, хозяин велел ему немедленно забираться обратно на спину жеребца. «Иначе, — сказал он, — всю жизнь будешь бояться! Одолей свой страх сейчас! Докажи, что ты мужчина!». И Шут, утирая кровь из разбитого носа, упрямо вцепился в стремена, чтобы вскарабкаться в седло.
Разумеется, Виртуоз помнил тот разговор. Он сердить плюнул и проворчал:
— Умник! Сравнил… — но ничего больше не добавил и, оставив приемыша нервно вздрагивать у фургона, вернулся к выступавшим.
Канат снился Шуту и после. Но редко. И он уже знал наверняка, если во сне вновь падает — быть беде…
Коротая время до приезда короля, Шут провел такие чудесные дни, каких не знал уже давно… Они были наполнены звонким щебетом птиц, синим небом над головой, душистыми ароматами леса, теплым ветром, развевающим волосы во время стремительной скачки… Это были дни беззаботного веселья и светлой радости ожидания. Каждое утро дарило Шуту искрящиеся росой луга и студеную воду со дна ручья, переливчатые трели кузнечиков и ласковое прикосновение теплых солнечных лучей. Очень скоро его кожа покрылась легким золотистым загаром. Живя во дворце, Шут редко выбирался за пределы города — теперь ему пришлось заново вспоминать, что такое обгоревшие на солнце плечи, занозы от шиповника и укусы диких пчел… Он снова узнал, как пахнет травный чай, заваренный на костре, как тихо может быть вокруг в знойный полдень, и сколь бездонно ночное небо над головой. Ему казалось, он вновь вернулся в детство. Даже недобрые сны оставили Шута, позволив сполна насладиться безмятежностью этих дней.
Продолжая выдавать себя за южанина, он иногда наведывался в деревню при усадьбе, покупал там еду и узнавал последние новости. Но сразу дал понять местным, что к разговорам не расположен по причине природной немоты, и никогда не задерживался, стараясь поменьше мозолить глаза своим присутствием. Женщины, как обычно, норовили улыбнуться ему поинтересней, а мужики смотрели косо, нутром чуя Шутову инаковость и чуждость. Однако поводов задирать себя он не давал, а обижать заезжих просто так в деревушке было не принято. Благословенный край…
Шуту хотелось бы остаться здесь подольше, но он предвидел, что судьба не даст ему такого шанса. Чувствовал, как неведомые силы сводят воедино множественные нити его бытия, собираясь завязать большой узел, с которым закончится все, что он знал прежде. Грядущие перемены были так зримы, что Шут мог даже не думать о них — он просто ощущал каждой частицей своего существа, как стремительно утекают последние дни той жизни, к которой он так привык за годы, проведенные в Золотой…
