Он прилетел один — старейший, вожак. Сел, сложил крылья и, чуть склонив голову с отливающими белым золотом перьями, приветствовал меня, коснувшись сознания. Он умел.
Речью наше общение назвать нельзя, слишком беззвучный образный разговор был расплывчат и сложен, я еще не привыкла к такому. Да и он — не человек, сознание иное, чуждое, хоть и довольно простое. Интересно, — мелькнула мысль, — каково это: говорить безмолвно с драконом?
Как-нибудь спрошу у Риана. А пока — начну с малого. Хотя бы потому, что драконы куда крупнее хаттрами…
Старейшина назвался именем, похожим в обычном языке на имя Жар. Род солнечных птиц испокон веку помогал сна-вям, жившим непомерно далеко, за великим океаном, на склонах хребта Ака. Это я поняла, совместив его образы и память географии Риана.
По слову Говорящих с миром птицы преодолели безбрежную гиблую воду, — сообщил Жар, — и сели тут. Прилетели многие, почти треть взрослой стаи, и привезли всех друзей — снавей хребта Ака.
Люди с золотой кожей взяли коней цвета заката и ушли на север. Так помнил и передал сыну дед Жара, а ему рассказал заветное отец, узнавший еще птенцом от своего мудрого предка… С тех пор они ждали. Двести лет! — восхитилась я преданности птиц, куда более надежной, чем многие слова и договоры людей. Жар подтвердил: долго. И продолжил: злые пленители пламени пытались поймать птиц, не смогли, но озлобили и настроили против двуногих. Да и можно ли жить в мире с теми, кто бежит от попытки разговора и стреляет без повода? Если друзья коней не такие, и все случившееся — только ошибка, Жар готов разделить с ними воду.
Я обернулась к Зимиру, утомленно стирая со лба пот.
— Ты слышал? — Что?
— Видимо, он может говорить лишь с такими, как я. Это вождь солнечных птиц, его имя Жар. Если люди Гриддэ будут соблюдать мир, он позволит брать воду днем, сколько надо. Правда, от баранов тоже не откажется, наверное.
— Они разговаривают, и ты слышишь? — Мальчик с трудом справился с удивлением. — Как же нам заключить мир?
— Жар проводит до селения и попробует поговорить со старейшинами. Я переведу, если не удастся наладить общение напрямую.
К рассвету мы достигли Гриддэ. Селение лепилось к скалам, к тени гор, обосновавшись в низине, на дне бывшего озера. Нас заметили издали. То еще зрелище — два золотых коня сияют в ранних лучах восхода, а над ними парит птица, набирающая цвет горящей меди с каждым мгновением.
Тлевшие ночью огоньками углей крылья сияли. Жар по моей просьбе сел на холме, и мы стали ждать. Честно говоря, я полагала, что в роли старейшины к нам выйдет загадочный дед моего Зимира, везет мне на значимых людей. Достойный Иттэ-Гир оказался советником старейшины Гриддэ. Встретил нас именно он, тихо всплеснул руками и, забыв о важности повода, бросился к внуку. Сопровождающие его воины удивленно шептались. Самый догадливый заспешил в селение, позвать отца и мать мальчика.
За полдень мы все еще сидели на холме — Жар, старейшина, советник и я. После пяти часов попыток и проб Иттэ-Гир услышал сознание птицы. Дело сдвинулось с мертвой точки. Спустя полчаса понимал огненное чудо и старейшина. Все трое радовались, как дети. Убедившись в своей долгожданной бесполезности, я побрела к селению. Там крыши, а значит, тень. Борз шел следом, нервно кося на табун, подошедший от гор. Спросив разрешения у воина, взявшегося проводить гостью до дома советника, я расседлала коня и хлопнула напутственно по крупу.
Теперь у них есть вода, а птицы не пустят чужих. Пора мне собираться в путь, чую, что пора. К позднему обеду подтянулся глава дома, и я затеяла с ним неприлично короткий и конкретный для этих мест разговор.
— Достойный Иттэ-Гир, нельзя ли оставить у вас коня?
— Конечно. — Он так удивился, что ответил еще менее вежливо, чем я спросила, одним-единственным словом.
— Его имя Борз. Он привязан к прекрасной Дэгэ и признает вашего внука. Со мной ему будет опасно. Да и погода зимы на севере — не для золотых скакунов.
— Вы предлагаете мне единственного на степь ханти, к тому же безупречного, даже по старинным канонам породной линии. Навязываете, словно обузу, — рассмеялся он. — Согласится ли конь? Он будет тосковать.
— Я поговорю с ним. Вожак Жар обещал доставить меня, куда условлено, он вернется на закате. А пока давайте пройдемся до табуна.
Он кивнул. Мы неторопливо шли по дну озера, местами не сохранившему и следов влаги. Иттэ-Гир рассказывал о селении и конях. Я шарила окрест, разыскивая высохшие ключи. Один был вполне живой, близко к поверхности. Разбудить его оказалось просто, а советник не удивился, не берут в советники лишенных наблюдательности и ума. Старый Иттэ-Гир был действительно мудр. Хитро прищурился, кивнул благодарно, пообещал выложить дно цветными узорными камешками. Будет не хуже, чем в роду Наири, улыбнулась я. Вдвоем мы уговорили Борза остаться. Собственно, он нас не слушал, занятый делами. Кажется, мой рыжий всерьез собирался возглавить табун и имел все шансы. При таких перспективах ему тут скучно не будет.
А мне пора. Нечто внутри — наверное, тот самый мир, с которым я постепенно учусь разговаривать, — требовало спешить. Почему? Не знаю, но уверена: ему виднее. До сих пор чутье меня не подводило.
Жар ожидал на плоской скале у крайних домов. Он уже приводил к селению свое племя и познакомил всех с добрыми людьми, новыми друзьями. Встреча удалась, остатки шкур и брызги крови давали представление о пирушке. Три жирных барана, старейшина не поскупился.
Забравшись на скалу, я подошла к своему крылатому коню и провела по перьям рукой, не дыша от восторга. Вечером они окрасились оттенками бордового и алого, удивительно богато и радостно. Под ладонью тонкий пух менял цвет и лился живым огнем, не обжигая, но завораживая. Птица сердито щелкнула клювом, требуя прекратить глупые восторги. Пришлось разгребать перья и усаживаться, опираясь на основания крыльев. Жар довольно зашипел, сипло заклокотал всем горлом — делаю верно — и одним мощным движением лап и крыльев выбросил тело вверх и вперед.
Я попросила донести меня до безлюдных холмов близ столицы Карна.
Скольких чудес лишили нас в прежнем мире изобретатели самолета!
Мягкими кошачьими прыжками золотая птица взбиралась ввысь, такая надежная, теплая и удивительно уютная. Я утопала в перьях почти целиком, лишь голова была снаружи, и высотный холод приятно покалывал щеки, покрывал ресницы узором инея.
Впрочем, если вы не снавь, лучше самолетом, пожалуй. Мы набрали высоту и поплыли в ледяном сухом воздухе, редком и невозможно холодном для дыхания.
Перья на высоте приобрели дивный оттенок стали, кончики взблескивали драгоценными камнями. Назад неспешно перематывалась подробная черно-белая ночная карта мира, такая далекая от нас, все еще парящих в обманчиво-теплом закатном свете. Скользнули и исчезли горы с перевалом Годэя.
