— Стой, тише, — сказал он ему.
Потом отворил ворота, исчез в сумраке конюшни и вернулся с обломком деревянного шеста, который я мог использовать как трость.
Когда я поднялся и вышел, он вернулся к Зиггету и притворил ворота за моей спиной, оставив меня ковылять своей дорогой через весь двор и крепость. Я был на полпути к Серому дому, когда осознал, что и мальчишка, и я сам говорили по-лейрански. Возвращаться было чересчур далеко, а я слишком устал. Мне хотелось реку горячей воды и десять часов в постели, кроме того, я знал, что лорды ждут случая преподать мне новые уроки. Но я пообещал себе, что разыщу этого нахального мальчишку и заставлю его ответить на несколько вопросов.
На следующий день тренироваться я не мог. Колено приобрело пурпурно-черный цвет и раздулось почти до размера моей головы. Когда мой учитель фехтования пришел узнать, почему меня нет на площадке, он взглянул на него и нахмурился.
— Вам нужен лекарь. Вам следовало сказать кому-нибудь еще прошлой ночью.
— Я сказал лорду Парвену, — ответил я.
Я с трудом сдерживал крик, когда он дотрагивался до колена.
Полчаса спустя в моих покоях появился бородатый зид, за которым следовал молодой раб, тащивший кожаный саквояж. Я сидел в кресле, больная нога лежала на скамеечке. Лекарь по имени Мелладор приказал рабу подстелить полотенце под мою руку, которая лежала на подлокотнике, а потом встать на колени рядом. Раб выглядел нервно, напряженно, видно было, что он находится под заклятием принуждения. Это нетрудно заметить.
— Плохая рана, ваша светлость, но мы справимся без труда, — сообщил лекарь, суетясь и бормоча у моего колена. — Только немного пощипет, когда я сделаю надрез.
Я не мог понять, что он делает, когда он намазал мне предплечье желтой мазью, и, наверное, у меня по-дурацки отвисла челюсть, когда он вытащил из саквояжа нож и сделал аккуратный, в палец длиной, разрез на том же месте. Рука почти онемела, только слегка пощипывала, как он и обещал. Я попытался ее отдернуть, но он перехватил мое запястье.
— Вы ведь наверняка видели Целителей, ваша светлость. Если нет… приношу искренние извинения за то, что не предупредил вас. Ваша рана слишком серьезна, чтобы использовать обычные средства, а лорды не желают перерывов в ваших тренировках. Мы исправим все очень быстро. Не шевелитесь.
Прежде чем я успел задать хоть один вопрос, Мелладор приказал рабу протянуть руку. Юноша подчинился, но при этом посмотрел на меня так напряженно и мрачно, что я невольно отшатнулся. Затем Мелладор надрезал руку раба как раз над металлическим браслетом. Рана оказалась намного глубже моей, почти до кости, и начала обильно кровоточить. Раб не вскрикнул, только глубоко, судорожно втянул воздух. Лекарь привязал руку раба к моей полоской ткани, а потом положил руки ему на голову. Сияющая огненная вспышка наполнила мой разум — невозможная мощь, кипящее кроваво-черное пламя, заструилась по моим жилам так резко и отчетливо, что я едва не выпрыгнул из кресла.
А теперь за работу… — Голос лекаря в моей голове управлял потоком силы. — Гмм… касание здесь… и здесь… Я чувствовал, как разорванные ткани моего колена тянутся друг к другу и срастаются, как осколки раздробленных костей протискиваются туда, где им и место. Вскоре цвет кожи начал делаться нормальным, а опухоль — спадать. Вместо боли в суставе теперь пульсировало тепло. Я коснулся колена свободной рукой и поразился.
Возле локтя послышался сдавленный стон. Раб побледнел и дрожал, черты лица его заострились от боли, глаза пылали гневом. Пальцы лекаря оплетали его голову, словно лапы огромного белесого паука. Пока я смотрел, глаза раба остекленели, рот открылся и из угла его стекла ниточка слюны.
Пока у нас еще немного осталось, позаботимся и об остальных ваших повреждениях. У вас вполне здоровое молодое тело, но, похоже, на этой неделе было много нагрузок.
Мелладор все еще болтал у меня в голове, а горячее тепло разливалось по жилам, как папино бренди, которое я в детстве стащил попробовать. И когда все мои синяки и ссадины исчезли, раб тяжело рухнул поперек моего кресла.
— Что вы сделали? — спросил я, понимая, что несколько запоздал.
— Уже закончил. Похоже, если бы у вас была еще хоть одна царапина, пришлось бы вызывать другого раба.
Он отвязал обмякшую руку от моей и спихнул безжизненное тело на пол, предварительно бросив под него несколько полотенец, чтобы кровь не испачкала плиты пола. От пореза на моей руке не осталось и следа, и ни малейшего напоминания о травме, только отвратительный привкус во рту и кипящая тьма в крови.
— Он мертв.
— Кто… раб? Конечно. Я рад, что привел того, в ком оставалось еще достаточно сил, иначе мы не смогли бы вылечить все ваши недуги.
— Убирайся!
— Мой господин?
— Убирайся!
Я вскочил с кресла и отвернулся от лекаря и последствий его труда.
— И заберите его с собой. Увижу вас еще раз — убью.
Разве вас плохо вылечили, мой юный принц? ~ заговорила Нотоль в моем сознании. — Чем Мелладор не угодил вам? У нас не было времени обсудить ход исцеления.
— Я не знал, что он собирается убить раба. Мое колено и так бы зажило.
От какого использования раба больше проку, чем от излечения господина? Мелладор предписывает вам отдохнуть день, а потом…
… вы сможете вернуться к подобающим делам, — подхватил Зиддари. — Почему вы так взволнованы? Вы собираетесь убивать этих свиней-дар'нети на войне. Троих вы уже убили на тренировках. Они живут только ради того, чтобы доставлять удовольствие вам и лордам Зев'На.
Разница была. Убить солдата в бою почетно. Убить партнера по тренировкам — это был первый раз, когда мне сказали, что кто-то из них умер, — почти то же самое. Ведь те рабы и сами пытались убить меня. Я слышал, что иногда они убивают воинов в тренировочных поединках, и их за это даже не наказывают. Но забрать жизнь ради силы… чтобы вылечить синяки и ссадины, которые может заработать любой мальчишка…
Это справедливо. Запомните это, — сказал Зиддари. — Нет разницы между рабом и крысой, которую вы на прошлой неделе проткнули копьем. Любой дар'нети сразу же убьет вас, если вдруг окажется свободен. Мы и не думали, что у вас будут с этим трудности.
— Я… я просто не ожидал этого. Конечно, я понимаю все, что вы говорите. — Я сказал им то, что они хотели услышать, потому что хотел, чтобы они оставили меня одного.
Как и прошлой ночью в конюшне, я позволил темноте затопить мою голову, чтобы отгородиться от их присутствия.
