Заметив прибывшего боярина, Буслай отвлёкся от дележа дани, подошёл к саням.
- Это что такое? - спросил он.
- Югра хотеть убить! - залопотал Арнас, кидаясь к нему. - Обмануть боярин, отравить. Идти спасать нада!
Буслай в ярости сжал кулак.
- Говорил я: нельзя этим нехристям доверять. А ну-ка, ребята, - повернулся он к воям, - хватай оружье. Своих пойдём выручать.
Новгородцы переполошились, загомонили, забегали по стану, хватая брони. Спустя час Буслай уже вёл войско через лес. Холопов не взяли. Пущай стан охраняют. Мало ли кто туда забредёт. Отца Ивана, сунувшегося было с крестом и мечом, тоже оставили - от греха подальше. Зарубят его, чего доброго, а без священника войску нельзя. Зато прихватили с собой Моислава - уж очень рвался в бой попович, не унять.
Буслай остановил ватагу на опушке ельника, а Арнас, как договаривались, обогнул лес на санях. Промчавшись по льду реки, подъехал к воротам. В темноте новгородцы не видели его, но слышали шелест полозьев по слуду[34] и короткие возгласы - пермяк разговаривал с дозорными у ворот. Теперь он вёл сани один - возница остался с прочими смердами в стане.
- Слышь, Буслай, долго нам здесь мёрзнуть? - прошептал один из ушкуйников, шмыгнув покрасневшим носом.
- Утихни. Зырянин зря гонять не станет.
- А ежели он того, недоброе замышляет?
- Тогда мы его вместе с югрой в этом острожке спалим.
Ворота медленно открылись, Арнас въехал в городок и помчался к терему князька.
В избе продолжалось веселье. Купец Савелий спал, уронив голову в тарелку, прочие новгородцы выделывали разудалые коленца под югорские бубны и дудки, Ядрей отбивал дробь по столу, а князёк умильно наблюдал за ним, улыбаясь и кивая. Позади князька вороном торчал сухопарый пам с окладистой бородой. Был он трезв и угрюм, исподлобья взирал на происходящее. Едва Арнас вошёл в избу, пам повернул к нему остроносую голову и прошил колючим взглядом. Зырянин приблизился к воеводе, наклонил к нему лицо.
- Отвёз боярина? - пьяно спросил тот.
- Всё сделать, всё отвезти, - закивал Арнас. - Сделать как нада.
- Вот и ладно. На вот, выпей, - Ядрей сунул под нос ему чашу, полную браги.
Зырянин взял чашу, но пить не стал.
- На улица нада, - сказал он, беря воеводу за рукав. - Говорить нада.
- Куда т-ты меня? - прогудел Ядрей. - А ну отстань, не то по шее надаю.
- На улица, - ныл зырянин. - Важное говорить.
- Ч-чего? Что ещё за речи такие?
Арнас поднял глаза на шамана, невинно улыбнулся ему. Затем опустил голову - так, чтобы пам не видел его губ, и тихо произнёс:
- Измена, боярин.
Ядрей вскинулся, вытаращил на него глаза.
- Чего? Белены объелся?
Арнас облизнул губы, неуверенно раскрыл рот и вдруг, ловким движением выхватив нож у размякшего Ядрея, прыгнул на пама.
Завид Негочевич открыл глаза и уставился в звёздное небо. "Что за дьявол? - подумал он. - Только что в хоромах был, а ныне где?". Он вспомнил югорского певца, ледяную воду и заботливое лицо Арнаса. "Почему небо? - задумался он. - Раз небо, должен быть мороз. Но его нет. Чудно. Может, это душа моя летит в небесах?". Ему показалось, что грязный и мерцающий серп луны закачался, а звёзды запрыгали вокруг него, складываясь в очертания громадного лика, покрывшего собой всё небо. Лик этот не имел волос и щёк, но был лишь намечен прерывистыми линиями ночной зерни, точно кто-то накапал молоко на выкрашенную в чёрное кожу.
- Зачем ты явился в мой дом, Завид? - спросил лик, не разжимая исполинских губ.
- Сам знаешь, зачем, - буркнул боярин, не испытывая страха.
- Разве мой народ навредил тебе?
- А кто емцов наших стребил?
- Они сами виновны в своей судьбе. Требовали слишком многого. Мой народ кроток и незлобив, но умеет постоять за себя.
- Все вы - бесовское семя. А тебя я не боюсь. Так и знай.
- Ты злобишься, и тем проявляешь слабость. Ты некрепок в своей вере, а потому подвержен моим чарам. Но главное, что ты ищешь опасность не там, где она сокрыта.
- А где ж она сокрыта?
- В тебе. В Ядрее. Во всех вас.
- Ладно болтать-то, - огрызнулся боярин.
- Даже сейчас, трясясь от страха, ты не понимаешь, что боишься только самого себя.
Голос помолчал, с каким-то сожалением созерцая человека. Завиду даже показалось, будто лик вздохнул.
- Возвращайся домой, боярин. И остальным скажи, чтоб возвращались. Не будет вам удачи в этом походе.
- Значит, страх и тебя гложет? Боишься Христа-то?
Голос издал какой-то звук, похожий на смешок.
- Как ты думаешь, кто я?
- Известно кто - Нум-Торум, здешний Господь. А вернее будет сказать, бес.
- А может, я и есть Христос, только югорский?
- Не болтай! Христа распяли за грехи наши...
- Что с того? Распяли, а потом воскрес. И вознёсся на небо.
Боярин засопел.
- Ты - властелин местной погани. Мне ты не страшен. Всё равно новгородская секира сильнее ваших кудесников будет. Скоро придут сюда лесорубы и снесут ваши капища и священные рощи. Помяни моё слово...
Голос опять насмешливо кхекнул.
- Помяну, Завид, обязательно помяну. Но и ты его не забывай, когда люди твои отрекаться от своей веры станут.
- Врёшь! Не бывать тому!
- А пошто тогда оберег языческий носишь? Тянешься ты душою к нам, древним владыкам.
- Оберег этот мать дала. Память это...
- На память не молятся, Завид. Память лелеют. Не лукавь со мной. Ведь я и есть твой страх.
- Ты - идолище богомерзкое, вот кто! И я плюю на тебя.
Боярин набрал в рот слюны и харкнул. Плевок подлетел и упал ему на лицо. Звёзды мгновенно исчезли, словно кто-то дунул на свечи, и боярин погрузился во тьму. Ошеломлённо озираясь, он выпростал вверх руку, поводил ею в темноте, затем вытянул её в сторону и упёрся пальцами в тряпичную стену. Всё ясно. Он в чуме. Но откуда взялось звёздное небо?
Завид стёр слюни со щеки, сел, потёр тяжёлую голову. Перед глазами запрыгали искорки, накатила и спала красная пелена. Он откинул полог, вдохнул морозный воздух и на четвереньках выполз наружу. По снегу метались корявые тени. Багровые отсветы ложились на утрамбованную днём поляну. Боярин помотал головой, соображая. Кругом торчали чумы, меж них теснились нарты и олени. По всему выходило, что он в новгородском стане.
До его уха донеслись обрывки разговоров.
- Славно горит!
- Кто поджёг-то? Наши что ль?
- Гадай теперь! Вроде, бьются там...
- Да почём знаешь? Может, запалили ненароком!
- А с чего зырянин тут голосил? Не слыхал, что ль?
- Да он дивный. Одно слово - чудин.
Завид Негочевич тяжело поднялся на ноги, поглядел на зарево, дрожавшее над кромкой леса. Багрово-розовый шар, не опадая, подпирал собой звёздную пропасть, словно само солнце решило выбраться из подземной реки прежде срока и рвалось вверх, выжигая себе путь в громадном плаще Этпос-ойки - владыки ночи.
На краю стана собрались челядины и, разиня рты, наблюдали за чудесным зрелищем. Там же стоял и поп Иванко, непрерывно крестившийся и бормотавший молитву. С верхушек деревьев на людей сигали огромные тени. Боярин поднял глаза: в переплетении ветвей он увидел тёмных волосатых тварей с горящими жёлтыми глазами, раза в два больше человека, с длинными когтями и острыми, как шлемы варягов, головами. Скаля клыки, твари странно извивались, будто плясали, а зарево чертило жуткие фигуры на снегу. Завид Негочевич издал громкий рык.
- Пошли прочь, исчадья ада!
Челядины обернулись, их лица повеселели.
- Оклемался, боярин? Не надо ли чего?
Завид направил указующий перст на кривляющихся бесов.
- Слуги нечистого явились, чтобы потешаться над вами, а вы и ухом не ведёте. А ну хватайте секиры да колья, и ты, батюшка, тоже с нами иди. Здесь одним оружьем не управиться. Здесь слово Божие потребно.
Смерды перевели взоры на деревья.
- Не серчай, Завид Негочевич, а только пусто там. Тьма и тьма. Уж ты прости нас, убогих.
- Молчать! Запорю. Ну-ка взяли оружье в руки. Где мой меч?
Людишки засуетились, забегали по стану, вытаскивая кто рогатину, кто секиру, кто лук со стрелами. Вскорости принесли и боярский меч в ножнах. Завид не стал перепоясываться, вытащил клинок и махнул рукой.
- Пошли за мной. Сейчас мы им зададим. Узнают, каково насмехаться над Христовым воинством.
