Безымянный поднялся на ноги. Он покачивался и выглядел страшно, весь перемазанный кровью.
— Повержен будешь ты, — сообщил Перец. — Осмелившийся путь мне преградить, глупец.
Он огляделся, увидел топор, направился к нему.
— Итог был предречен, — разглагольствовал Перец, разминая руки. — Готов ли ты узреть…
Перец сбился, заметил грязь на сапоге, попробовал стряхнуть, не получилось.
— Готов ли ты предстать… Короче, сдохнуть ты готов?
— Пошел ты, — ответил Безымянный.
— Зря, — сказал Перец. — Очень зря. Я мог бы тебя простить. Я милосерден и, в сущности, добр. Признай мою власть, не быкуй. И будешь счастлив.
Перец остановился, расправил плечи, приосанился.
— Короче, запишись в мои вассалы, и я дам тебе седло, слугу для чистки сапог, и рису двадцать мер, и ворвань, и сундук…
— Я же говорю — пошел, — перебил Безымянный.
Он тоже выпрямился. Лицо у него было разбито, нос смотрел в сторону, губы распухли. Безымянный улыбнулся, и оказалось, что у него нет трех зубов.
— Ты сошел с ума, — сказал Безымянный. — Остановись… Нельзя было его будить. Он — зло.
Безымянный указал на дракона, равнодушно наблюдающего за схваткой.
— Его надо убрать… Иначе… Отправь его. Иначе нам всем грозит беда! Всему миру!
— Это ты Вицлипуцли расскажешь, — сказал Перец.
И метнул топор. Не замахиваясь, коротким движением предплечья.
Дальше произошло странное. Топор посвистел в сторону Безымянного. Медленно, лениво рассекая холодный воздух, поблескивая на солнце, обещая скорую смерть. Безымянный неожиданно сместился чуть в сторону, наклонился и тут же взял летящий томагавк из воздуха. Инерция отвела его руку для ответного удара, и Безымянный этим воспользовался и тут же отправил топор обратно.
Только гораздо быстрее.
На лице Перца промелькнуло удивление. Вернее, даже не удивление, а его слабая тень. Потому что удивиться он не успел, топор со скрежетом врубился в правый наплечник, пробил его и застрял.
Перец с удивлением поглядел на томагавк и начал падать. Он заваливался медленно, но неотвратимо на спину, раскинув руки и пытаясь поймать равновесие. Но равновесие не нашлось, и он, в конце концов, упал.
Безымянный подошел к нему легкой походкой, улыбнулся.
— Ты… — прошептал Перец. — Ты меня…
— Тише! — Безымянный приложил палец к губам. — Тебе нельзя много говорить, надо беречь силы. Иначе не проживешь те семь минут, которые ты должен прожить. Должен.
Безымянный подмигнул.
— Ты уж постарайся, иначе не увидишь… Знаешь, что я собираюсь сделать? Я его убью. Да–да, прикончу, поверь, у меня получится. Он уже почуял, что хозяин повержен, и вот–вот он спустится посмотреть на это поближе. И я его тоже удивлю. Совсем как тебя.
Перец хотел что то сказать, но слов не получилось, только кровавое бульканье.
— Знаешь, что меня в тебе всегда раздражало? — спросил Безымянный. — Твои стишки. Твой казенный пафос. Твои жалкие попытки быть оригинальным. «Извините, что нарушаю куртуазность момента…» Тьфу!
Он плюнул.
— Но я, знаешь, приготовил тебе сюрприз. Маленькую приятность, знаю, тебе понравится. Я тоже сочинил. Не обессудь, юноша. Вот примерно так.
Безымянный принял позу декламатора, чуть откинувшись назад и поправив слипшиеся от крови волосы. Он прокашлялся, сделал плавный жест рукой и произнес, громко и с выражением:
Думал Перец будет крут,
А теперь он просто труп.
Где то в вышине заревел дракон.
Безымянный поглядел в небо.
Пошли титры, и зажегся свет.
Зимин оглядел зал.
Народу было не очень много, хорошо, если пятая часть зала. Но его было больше, чем вчера, это Зимин отметил с удовольствием. И сегодня пришли не школьники, а люди постарше. Да, почти весь сеанс они поедали попкорн и ржали, но все равно пришли же. Заметил Зимин и несколько любителей фантастики среднего возраста, очкастых и длинноволосых, они смотрели с пристрастием и почти не смеялись. Ну и дети.
Зимин был доволен.
Впрочем, на выходе настроение у него несколько ухудшилось, поскольку молодые люди выражались в том смысле, что кино, собственно, ничего, но второй раз они лучше на «Человека–Паука» сходят. Любители фантастики выходили молча, и по их виду было трудно понять — понравилось или нет. Самое обидное было, однако, другое — один из мальчишек, проходя мимо постера, заявил, что фильм на самом деле ничего, левым глазом вчера смотреть можно, а если его сравнивать с книжкой, то кино и вообще шедевр настоящий.
— А книжка так себе, — мальчишка поморщился. — Не осилил.
Они засмеялись и направились к ларьку с попкорном, Зимин же направился к выходу. Энтузиазм его серьезно угас, и он вовсю подумывал о том, чтобы в следующий раз взять с собой наушники — сеанс закончится, и он сразу изолирует себя от окружающих какой нибудь эльфийской мелодией. Чтобы не слушать вокруг себя всяких идиотов.
Зимин с тоской заглянул в буфет кинотеатра, заказал кофе. Из кофе он знал только капучино и эспрессо, но, если честно, он их даже не различал. Но хотелось чего то горячего, он заказал себе сразу три порции и быстро выпил, почувствовав только раздражение оттого, что кофе оказалось мало.
Выходить из кинотеатра не хотелось. Зимин подумал — не стоит ли ему заглянуть на следующий сеанс, но вовремя одумался, решив, что это, пожалуй, будет патологично. А всякие патологии Зимин не жаловал. Поэтому он застегнул поплотнее куртку и вышел из кинотеатра.
Опять дождь. Туч не видно, но небо равномерно серое, моросило непонятно откуда, казалось, что отовсюду. Но не сильно, кстати, капли как пыль, скорее неприятно, чем мокро, не дождь даже, а какой то воздушный пар, висящий в воздухе. Иногда этот пар собирался в большие капли, и они падали за шиворот и на голову. Зимин такого не любил. Дождь, мир, бесконечно печальный, мир, в котором давным–давно умерли все драконы.
Умерли, стали скелетами, и теперь их выставляют в музеях под видом унылых динозавров.
На скамеечке возле кинотеатра сидела Лара и ела мороженое, невзирая на дождь. В жару горячий чай, в дождь мороженое, принцип существования. Кошки ходят поперек.
— Мороженое будешь? — спросила Лара.
— Давай.
Зимин сел рядом. Мороженое было обычное, то самое, которое любила Лара, шоколадное с шоколадной же крошкой и с кусочками печенья. В мороженом она, Лара, была неудержима и могла съесть килограмм, а под настроение и больше. Правда, частенько мороженое безумие заканчивалось ангиной, температурой и ломотой в костях, но Лару это не смущало, поскольку в ангине Лара тоже находила удовольствие — обматывалась длинным красным шарфом, надевала красную шапку с помпоном и пингвинчиками, читала хриплым голосом лорда Байрона и пила горячий шоколад.
