— Уже насчет «Нисхождения» подъезжали, — возразил Зимин. — Я же тебе говорил, помнишь тот старый рассказ? Про пришельцев?
— Ну, помню. Так я бы на твоем месте права не уступала бы — еще одну дрянь снимут. С тобой теперь ни один приличный режиссер связываться не будет.
— Тьма хорошо получился, — перебил ее Зимин.
— Что?
— Тьма. Дракон. Хорошо, по–моему. То есть совсем не хорошо, отлично просто. Я его так и представлял. А тебе что, не понравилось?
Лара замолчала, потом поднялась на ноги.
— Не понравилось?
— Понравилось. Тьма хорошо получился, это да. Пойдем домой, Зимин? Обои старые обдерем, новые поклеим, а? Я люблю обои клеить, в этом что то есть. Как кожу меняешь.
— А я нет.
— Я тогда сама поклею. И вообще, мне холодно что то.
— Нечего мороженое в дождь есть.
Лара не стала спорить, взяла Зимина под руку, и они пошагали домой по скучным и сырым осенним улицам, стараясь держаться деревьев, под которыми было посуше и лужи не отличались непроходимой глубиной.
От кинотеатра до дома было недалеко, но Ларе вдруг захотелось погулять еще, пусть и под дождем. Она замерзла и стучала зубами, но Зимин знал, что отговаривать ее бесполезно: если Лара решила гулять под дождем, наевшись мороженого, то она будет гулять под дождем, наевшись мороженого. Пусть хоть и ценой ангины.
Первое время они шагали молча, потом Лара стала рассказывать про какой то замок в Калининградской области, в свое время в нем бывал сам Анри Четвертый, а сейчас там запустенье и энтузиасты в палатках. И за четыреста баксов можно снять комнату и жить два месяца при свечах и без электричества. А еще там есть старинный пруд, в котором когда то топили еретиков, связывали крест–накрест — большой палец правой руки к большому пальцу левой ноги — ив воду…
— А на берегу там такие железные столбы, к ним ведьм приковывали. Ну, а потом сжигали, конечно. Здорово, а?! Там привидения, там подвалы. Ты представь — можно всю ночь провести в застенке?!
— Я же хотел рассказы начать, — напомнил Зимин. — Помнишь? В книгу их собрать…
— Начнешь там, — оборвала Лара. — Там тихо, там подземелья, там атмосфера. Витают музы, короче. Помнишь, когда ты «Зиму» сочинял — мы ведь тоже тогда в старой крепости жили.
— Ага… — кивнул Зимин. — Если нет электричества — как я буду работать? Ноутбук некуда подключить, принтер опять же…
— На машинке, — ответила Лара. — Как раньше. Как Рэй Брэдбери. Это же здорово, а? Будешь работать на машинке, стучать по клавишам — знаешь, я уже соскучилась по этому звуку. Ты же раньше все книги так начинал. Возьмем старую машинку. Помнишь, как она причмокивала?
— Ну, помню…
— Вот. Ее возьмем. Настоящая машинка. Со стертыми клавишами, с трескучей кареткой, все как ты любишь…
— И гном в ней для вдохновения…
— Что? — не расслышала Лара.
— Да ничего. Потом просто придется все в компьютер переводить…
— А ты не переводи. Так пошли. Ничего, сами переведут и сами все сделают.
Зимин хмыкнул.
— Не знаю… Может, ты и права. Слушай, так ведь сейчас осень, там, наверное, дожди идут, а крыша в замке протекает — как там вообще с бытом? Сурово небось. В умывальнике лягушка, в буфете крыски?
— Зимин, ты начинаешь раздражать, — перебила Лара. — Ты вообще когда в последний раз отдыхал, а? Ты знаешь, на кого ты сделался похож?!
Лара начала заводиться, и Зимин пожалел, что вступил с ней в спор, надо было соглашаться на Калининград, черт с ним, с замком, бес с ними, с крысками, в конце концов месяц можно и без горячей воды пожить — раньше ведь люди как то жили, и ничего, в космос полетели. А отдохнуть действительно не помешает.
— Ты целыми днями сидишь, уткнувшись в экран! — ругалась Лара. — В экран, в экран, сочиняешь, сочиняешь. Или в кино теперь ходишь! На этот дурацкий фильм! Ты же зациклился на нем. Поедем в Калининград, а? Я знаю одну грязелечебницу, там прекрасные ванны из лечебной глины…
У Лары зазвонил телефон, она достала трубку, приложила к уху, стала слушать. Зимин представил грязевые ванны и вдруг подумал, что это, наверное, неплохо. Лежать в теплой булькающей грязи, вонючей и безнадежной, забыв обо всем, с томиком Тарковского.
Хорошо.
— Да слушаю, слушаю, — нервно сказала Лара. — Я здесь. Здесь, на улице… На какой, на какой, на Успенской. Да, тут, рядом с церковью…
Зимин отошел в сторону. Он не любил находиться в зоне чужих разговоров, не хочешь слушать, а все равно слушаешь и начинаешь пытаться догадаться о том, что говорит неслышимый собеседник, начинаешь думать, что он тебя идиотом называет.
Улица была неожиданно пуста, наверное, из за дождя. Ни машин, ни людей, только ленивый дождевой шелест в листьях, и еще со стороны парашютного завода гудение испытательной турбины. Осень.
Зима скоро, зиму Зимин любил больше всего, особенно декабрь. В декабре можно поехать в деревню, колоть звонкие дрова, топить печь и ждать Рождество, Новый год, каникулы ждать. Далеко еще, осень сейчас. Когда он сочинял «Зиму», тоже стояла осень, только не слякотная, как сейчас, а, напротив, теплая и какая то радостная. Светлая осень, как у Пушкина в его Переделкине. Или в Болдине? Одним словом, в Мелихове.
Да, тогда была тоже осень, и он начал сочинять свою первую книгу и познакомился с Ларой. Он увидел ее в поликлинике и почему то решил, что надо обязательно познакомиться, иначе… Иначе вся жизнь пойдет не так. Вообще то он не любил знакомиться на улицах и в общественных местах и никогда не знакомился в кафе и в лифтах, но здесь вдруг понял, что иначе нельзя, что если он не подойдет вот к этой девушке, то будет жалеть всю жизнь.
И он не ошибся, иначе действительно было нельзя.
Зимин улыбнулся. Он уже давно собирался сочинить рассказ про их встречу в поликлинике, но не случалось нужного настроения, а сочинять кое как не хотелось.
На противоположной стороне улицы стоял человек и смотрел на него. Именно на него, на Зимина. Стоял и пялился. И это Зимину совсем не понравилось, в этом было что то неприятное, зачем кому нибудь стоять вот так под дождем и смотреть?
Зимину вдруг пришла в голову забавная вещь, он поднял руку и помахал человеку. Тот едва не подпрыгнул, повернулся и быстрым шагом пошагал прочь, кутаясь в плащ, прижимая локтем портфель с тяжелым низом.
— Псих, — сказал Зимин.
— Зимин! — позвала Лара. — Ты с кем уже разговариваешь?
— Ни с кем. А ты? Кто звонил?
— Мать, — улыбнулась Лара. — Не может дверь открыть, как всегда. В третий раз уже…
Зимин кивнул.
— Ладно, я сбегаю, — Лара спрятала руки в карманы. — Часов в восемь буду. Мать обещала варенья дать. Правда, у нее только крыжовник, а ты не любишь.
