Но покусанного это не остановило, он уже вконец ошалел от отчаяния и страха.
— А-а! — взвыл несчастный, забился, повис на руках у сопровождающих. — Что происходит?! Укусили меня, вот что! У-ку-си-и-ли-и!!! — Во взгляде его было столько ненависти, будто не ночная тварь к нему зуб приложила, а ланцтрегер Йорген фон Раух лично. — Не хочу помирать! Не на-а-адо!
Йорген вдруг понял, что очень устал. Приказал спокойно, почти равнодушно:
— Прекрати истерику, солдат. Имей достоинство!
— Достоинство?! — Парень почти визжал, захлебываясь яростью. — Тебе хорошо говорить о достоинстве, благородный господин! — Это прозвучало как грязное ругательство. — Тебя небось не кусали!
Йорген закатал распоротый рукав. Сунул ему под нос все еще обильно сочащуюся кровью рану.
— Вот, смотри. Кусали меня, видишь? Шторб, прямо клыком. Вечером вместе на тот свет отправимся. Легче тебе от этого?
Должно быть, парню и впрямь стало легче — перестал вырываться, позволил себя запереть. «Интересно почему? — вяло подумал Йорген. — Веселее ему, что ли, в благородной компании помирать?» Именно в этот момент совесть его и заговорила, но усталость взяла верх, и он пошел в свою комнату.
Ложе, на которое он мечтал, по своему обыкновению, завалиться с разгону, оказалось занятым. На нем в обнимку с «Трактатом о гадах» спал Кальпурций Тиилл. Да так сладко — жаль было будить. Приятно видеть, что хоть кому-то на этом свете пока хорошо. Стараясь не шуметь, Йорген стянул мокрый плащ, повесил на высокую спинку стула… и понял, что зря старался. Отяжелевшее от впитанной воды одеяние перевесило, стул опрокинулся и загрохотал. Раб вскочил как ужаленный, машинально прижав фолиант к груди.
— Не бойся, это я, — сказал ему Йорген. И добавил странно: — Пока еще я. Пока еще не бойся.
— В смысле? — Кальпурций моргал и тряс головой спросонья, он ничего не понимал. — Почему — пока?
— Потому что неизвестно, что будет к вечеру. Шторб меня укусил. Упырь по-вашему… Или не по-вашему? Короче, сам понимаешь… — Йорген был очень доволен, как ловко ему удалось начать этот неприятный разговор. Вроде бы и не страшно ему, и сочувствия не ищет, так просто, к слову пришлось.
— Как?! — в ужасе выдохнул раб.
— Ну как шторбы кусают? — пожал плечами фон Раух. — Зубом. Вот! — Он вновь продемонстрировал порез.
К этому моменту Кальпурций проморгался наконец, сфокусировал осоловелый со сна взгляд… и ничего хорошего не увидел.
Вид вошедшего был ужасен. Мокрый насквозь, всклокоченный, с ног до головы заляпанный бурой кровью, алой кровью и рыжей грязью, бледный как покойник. Стоял и пошатывался, придерживаясь рукой за угол стола…
— Девы Небесные!!! Что случилось?! Ты как с войны!
— А ты разве не слышал, что ночью на улице творилось? Мы уж боялись, не удержим столицу… Нет, правда не слышал?!
— Читал я, — с раскаянием молвил Кальпурций. — И спал потом… Так, а что это мы болтаем?! — Он окончательно пришел в себя. Потянул Йоргена за здоровую руку к постели. — Иди сюда. Ляг! На тебе лица нет… Нет, погоди! Всю эту грязь снимай! Вот так!
Йорген позволил себе помочь. Оставшись без куртки и штанов, с наслаждением растянулся на ложе.
— Белье у тебя тоже мокрое насквозь! — сурово заметил раб.
— Да шут с ним. На теле высохнет, — потеребив зачем-то кружевной манжет рубашки, отмахнулся ланцтрегер, ему больше не хотелось шевелиться. Зевнул и добавил печально: — Скоро это вообще будет неважно… Между прочим, я на тебя рассчитываю.
— Это в каком смысле?! — насторожился Кальпурций, что-то в тоне хозяина ему не понравилось, показалось зловещим.
— Ну… Тебе ведь доводилось убивать шторбов? Знаешь, как это делается? Берешь кол…
— Допустим! — страшным голосом перебил Кальпурций, которому, по правде говоря, иметь дело с шторбами прежде не доводилось, слуги для этого были, да и не водилась в благословенной Силонии подобная мерзость. Но теоретически он, конечно, знал. — При чем тут я?
— При том. Я буду спать, а ты будешь следить. Если увидишь, что я начал оборачиваться шторбом, — возьмешь вот этот кол и поскорее меня проткнешь, — медленно, с расстановкой, как глуповатому, втолковывал Йорген рабу. — Главное, не тяни, у меня реакция быстрая… Ну что ты на меня смотришь, как солдат на вошь? Боишься, что ли? Не бойся. Я смирный.
— Я!.. Нет… — Кальпурций захлебнулся возмущением. — Так, значит, ты меня ДЛЯ ЭТОГО КУПИЛ?!!
— Не говори глупостей, — возразил ланцтрегер ворчливо, ему уже отчаянно хотелось спать, даже страх из души куда-то весь подевался от усталости. — Когда я тебя покупал, понятия не имел, что меня укусят… Я вообще не знаю, зачем тебя купил. Наверное… — Он снова зевнул, деликатно прикрыв рот ладонью, как подобает благородному человеку. — Наверное, это было счастливое наитие!
— Не хочу показаться невежливым, — холодно изрек раб, — но боюсь, у нас с тобой очень разные представления о счастье. Надеюсь, это тебя не очень задевает?
— Ах, — печально молвил в ответ ланцтрегер фон Раух, — разве может подобная малость задеть того, кто уже одной ногой в могиле? Хотя о чем это я? И честной могилы мне не положено, скинут мое несчастное тело в очистительный костер…
На самом деле Йоргену было глубоко безразлично, костер, могила ли его ждет. Просто он знал, как можно разжалобить человека, чтобы тот перестал упрямиться.
Он не просчитался, выбрал верную тактику. Опыт, приобретенный за годы общения со старшим братом, оказался полезным и в отношении раба. Кальпурцию стал стыдно и горько до слез. «Как смеешь ты, презренный, — воззвал он мысленно к самому себе, — платить черной неблагодарностью человеку, принесшему тебе столько добра? Он избавил тебя от побоев, взял в свой дом, позволил вкусить досыта пищи телесной и в духовной не отказал, обращался не как с ничтожным рабом, но как с равным… А когда с ним случилась беда, ты, вместо того чтобы поддержать и утешить, ведешь пустые споры и отказываешь в последней услуге! Стыдись, о Кальпурций, сын почтенного судии Вертиция! Ты недостоин носить гордое имя Тиилла!»
Да, именно так он себе и сказал, и ничего в этом удивительного нет. Уроженцы просвещенной Силонии привыкли изъясняться весьма высокопарно, особенно в монологах, обращенных к собственному «эго». Хорошо еще, что практика общения с диковатыми северянами научила их облекать высокие мысли в более простые и доступные неискушенному восприятию формы.
— Спи и ни о чем не волнуйся, — сказал он Йоргену. — Я исполню, что должно.
— Я буду сердечно благодарен тебе за содеянное, — в тон ему, но с едва уловимой иронией ответил ланцтрегер фон Раух.
