Но на рефлексию нет времени. Что там с моей крохотной подопечной? Не догнал ли её последний оставшийся в живых косарь? Правда, он без косы… Но может тащить при себе нож и пустить его в ход, если не обнаружит при девчонке драгоценностей. Дурёха малолетняя… Хотя — в целом рассудила не так уж глупо. Если б в ней было поменьше спеси, так живо напомнившей мне нрав Кариншии, я, пожалуй, мог бы восхититься ею.
Казалось, провозился-то с крестьянами минуту, не более, но бойкая парочка уже умудрилась скрыться с глаз. В принципе, у них могло на это оказаться и больше времени, я ведь не засекал по часам, сколько минут или секунд потратил на шинковку косарей. Ошибиться — нефиг делать…
Так, будем рассуждать логически. Шехмин — девица неглупая. Куда она кинется? Ну, видимо, туда, где сможет понадёжнее спрятаться. В своём белокрасном наряде она как светофор на дороге. Не увидишь, только если захочешь не увидеть. Так, значит, юная аристократка наверняка взяла направо, там лес погуще и какой-то малинник. Или ежевичник. Как бы наша путешественница не оставила на колючках всё своё шёлковое одеяние. А то вот так половишь по зарослям полуголую девицу, и потом придётся жениться. Здесь узаконена полигамия… Кроме шуток, не заставили бы в самом деле брать её в жёны.
Так, хватит ерундой голову забивать! Сперва надо поймать девчонку живой и невредимой, а уж потом её… жениться. Строго в соответствии с местными традициями.
По лесу я плутал довольно долго, разок даже перепугал группку молоденьких поселянок, но они разбежались столь молниеносно, что я не успел даже вослед заверить их в полном отсутствии у меня к ним хоть какого-либо интереса. Кстати, молодцы, девчонки, разумные и дальновидные. Не так-то просто ограбить и изнасиловать жертву, которая при первых признаках твоего присутствия рядом просто испаряется. Тут уж неважно, как это выглядит. Жива и невредима же осталась? Что ещё надо?
Лес был хожен и перехожен, всюду попадались тропинки, идущие в самых разных направлениях. Когда всё-таки мелькнуло издали бело-красное пятно, я уже почти отчаялся (хоть отчаиваться не имел ни права, ни возможности) и здорово взбесился. Первое движение было рвануть напролом по кустам, навалиться всей тушей и ещё взгреть упрямицу. Второе — обдумать ситуацию, сэкономить силы, время и нервы, причём обоим.
Я двинулся вперёд плавно, по-охотничьи беззвучно, и выглянул из-за дерева за её спиной как раз в тот момент, когда она заканчивала подъедать что-то с ладони. Подождал, пока прожуёт (ещё подавится, мало ли), сделал два мягких шага и только на расстоянии одного, хоть и хорошего, броска осведомился:
— И долго так собиралась бегать, горе луковое?
Она подскочила, рванула было прочь, но куда там… У девушки оказались влажные тёплые ладони, от неё пахло лесной земляникой и смородиновым листом. И от спеси мало что осталось.
— Почему луковое? — неожиданно спросила она.
— Хм… Ну, скажем так… От лука ведь плачут, верно? Ну вот, у меня на родине так говорят о человеке, который по жизни выдаёт такие финты, что и смех, и слёзы. Говорят с иронией.
— Опять взялся мне тыкать? Хамло.
— Мне уже не до церемоний, детка. Прости уж. Но я с тобой нереально задолбался. Хватит. Пойдёшь, куда скажу, и не о чем больше спорить.
— Пусти!
— Тут поблизости больше не найдётся глупых мужиков с косами, которые обязаны тебе своей безвременной гибелью. От которых опять придётся тебя спасать.
— Меня!.. Словно не свою шкуру выручал!
— Твою тоже, заметь. А ведь тот дуболом мог тебя и поймать.
— Не поймал бы. Куда ему. Ты же не поймал!
— Я-то как раз поймал, заметь. Ладно. Пошли.
— Куда?
— Искать обратный путь в Ачейю. И не вынуждай тебя тащить, а то придётся тебя прижать… Кстати, твоя подсказка может оказаться полезной. Да-да, я умудрился отправиться в погоню за юной аристократкой, не прихватив с собой карт. Мои спутники наш след уже давно потеряли, придётся нам теперь в свою очередь их искать.
— Полагаешь, я и в самом деле стану тебе подсказывать дорогу?
— Госпожа вправе сделать выбор. Или я получу подсказку от госпожи, или буду вынужден привязать госпожу к дереву, чтоб госпожа не сделала ноги, пока я буду лазить на скалу, осматриваться.
— Не посмеешь, — прошипела девица.
— Проверим?
— Мерзавец. Выкидыш ослицы.
— Так и быть, если сейчас госпожа закроет рот и станет слушаться, никому не расскажу, как неподобающе госпожа выражается.
— Твоих одолжений мне не надо!
— Хочет не хочет госпожа, а вынуждена будет мои одолжения принять.
И я перехватил её поудобнее, чтоб уж наверняка не вырвалась. Впрочем, пусть и вырывается, уж теперь убежать не сможет.
— Я хочу есть, — решительно заявила девчонка.
— Сочувствую. И присоединяюсь. В седельных сумах моего пластуна есть паёк.
— Не собираюсь помогать тебе искать обратный путь!
— Очень глупо. — Я подтащил аристократку к дереву, притулившемуся у рослого скального пика, прижал и завернул ей руки за ствол. Верёвка у меня с собой была, замотана прямо под поясом, и узлы я завязал на совесть, прекрасно понимая, на что рассчитывает девочка — вывернуться из пут, пока я буду лазать наверх и осматриваться. — Ну, придётся меня подождать.
— Чудовище.
— Да, отчасти.
Когда я спускался, за мной следил белый от ярости взгляд. Но больше девушка не пыталась оскорбить меня, и когда узлы ослабли, не попыталась вырваться, а принялась равнодушно растирать запястья. Держалась она с таким нарочитым достоинством, что я заподозрил неладное, но до поры до времени предпочёл обойтись без вопросов.
— Идём. Вот туда. Собственно, не так и далеко. К утру наверняка дойдём.
— Я устала.
— Госпожа намекает на то, что мне придётся её нести?
— Убери от меня руки. Сама пойду.
Мы брели по лесу с большим трудом — что она, что я только теперь осознали степень своей усталости. В общем-то, девушке, конечно, приходилось намного труднее, чем мне, нужно было тащить её за руку. Она не упиралась, нет — просто выбилась из сил и брела, спотыкаясь, явно из одной только гордости не ложилась на землю со словами: «Да пошли вы все в баню, я устала». В очередной раз покосившись на неё, я сдался.
— Предлагаю госпоже всё-таки передохнуть немного. Сейчас наломаю лапника, кину сверху куртку — госпожа сможет поспать.
— Откуда такая заботливость? — Шехмин посмотрела на меня с подозрением.
— Просто по-человечески жалко уставшую женщину. Что в этом такого?.. Ради бога, почему такой взгляд? Я не изнасилую и не съем госпожу, пока она будет спать. Торжественно клянусь. Ну, что опять не так?
