Отпустил меня Илья. Я пошел на все четыре стороны, а деньжатки мои милые как отдыхали в сейфе, сделанном из картонной коробки, так и остались лежать на левом боку — ничего с ними не случилось. Завтра надо оказаться в Москве, сменять наличку на безналичку, чтобы затем перечислить деньги в типографию. А сегодня стоит навестить ту самую расхудожницу из секции арт-нудистов.
Особа с интересным ртом отворила дверь. Я заговорил о Петрухе (том живописце, что за голую задницу томился безвинно в КПЗ). Когда хозяйка разместила меня в кресле, я стал толковать о своих делах. Потом попробовал узнать, в чем она мастерица, и мне ее творчество в стиле критического некрореализма по нраву пришлось. Поэтому договорился я с художницей Любовью, что говорится, полюбовно. Через неделю она мне должна была выдать привлекательный жутик. Центральный образ на «крышке» — веселенький трупак в смокинге, обедающий другим трупаком.
Пересказываю я увлекательный сюжет и веселые сценки из своей книжки этой самой художнице Любови, а она слушает как бы с интересом. Однако ноги ее, длинные и гладкие, приковывают внимание и мешают работе моего серого вещества, потому что сидит она на пуфике в коротенькой юбчонке. Художница была красива, особенно если смотреть снизу. Надо учесть, что с дамами я месяца три общался лишь в идеальной сфере, и это уже стало приедаться. Такой срок истек с тех пор, как сбежала моя последняя телесная любовь, а чтоб давать объявления в газету: «Высокий (по сравнению с бушменами) красивый (если не вглядываться) мужчина ищет напарницу для бесплатных встреч-разлук без каких-либо последствий», перо пока не поднималось.
Потому-то я от художницы как бы уехал, но все равно на привязи остался. Напало на меня дома острое сексуальное беспокойство и подозрение, что Любовь — мастерица не только в живописи. Я себя, конечно, успокаивал умничаниями на тему, что все приятности любви меж полами созданы лишь для того, чтобы процветала лженаука-генетика. Но помогло это слабо, и пришлось себя утешать сцеволином.
Возникло из иглы видЕние, как никогда объемное, яркое и полное. Началось оно с того, что я вышел из дома с рукописью и отправился долгой дорогой к Любови на Гражданку. Люба-из-глюка не шибко удивилась моему появлению. Впрочем, повод-то у меня имелся — я ведь рукопись привез для лучшего понимания целей и задач. Художница откуда-то мигом выковыряла бутылочку, стала разливать и кромсать огурчики, пока я зачитывал кусочек из будущей книги.
«Где-то около трех ночи на тихой лондонской улице возле люка остановились двое. В высоких рыбацких сапогах и длинных прорезиненных макинтошах.
— Холмс, вы уверены, что через этот колодец мы попадем в ремонтируемый водовод? А вдруг в действующую канализацию?
— Мы были бы обязаны прокрасться на водонапорную станцию даже через действующую канализацию. Однако, на ваше счастье, Уотсон, эти две системы не сопрягаются. Не бойтесь намокнуть, водовод сух уже десять дней — ремонтники, которые занимались чисткой, тоже бастуют. Мы спокойно, не замочив калош, прогуляемся, как на Риджент-стрит, до пустого подземного резервуара, что располагается у основания Ист-Эндской станции.
Двое джентльменов переместились под мостовую, в холодный и, несмотря на благостные обещания, довольно скользкий туннель, где еще капало сверху.
— И здесь плохая погода, — попытался отшутиться Холмс.
Он зажег масляный светильник, и друзья, сильно согнувшись, как по большой нужде, двинулись вперед под низким потолком.
— По этому туннелю текла вода, которой, конечно, еще предстояла очистка, но все же, побывай я тут раньше, перешел бы с чая на пиво. Какая плесень, водоросли. А аромат чего стоит! — заявил Уотсон, топорща усы.
— Вонища, а не аромат. Как бы нам самим не завоняться.
— Сэр, как можно. Такие слова…
— Молчок, Уотсон. Замрите на секундочку… Вам не послышалось шлепанье третьей пары ног?
— Нет, Холмс, должно быть, какое-то эхо виновато. Вот мы стоим и ничего не слышим, кроме капели.
— Тогда вперед, нам осталось меньше ста ярдов до встречи с главной достопримечательностью.
Когда остаток пути был преодолен, джентльмены уткнулись носом в решетку, за которой, судя по гулкому отзвуку, находилась подземная полость.
— Это тот самый резервуар. Доставайте ножовки, Уотсон.
Ржавая до невозможности решетка вскоре была осилена, и Холмс сделал шаг вперед.
— Пожалуй, резервуар не успел пересохнуть. В нем глубины футов семь с хвостиком. Не зря, выходит, я решил захватить с собой резиновую лодку и насос.
Через десять минут плавсредство, нареченное «Стерегущий», было спущено на воду. Уотсон сидел на веслах, а Холмс, включив фонарь, выискивал что-то на потолке.
— Вот она, труба, по которой всасывается вода наверх.
— Вы что, поползете внутри нее?
— Не внутри, Уотсон, а по ней, с помощью «кошек». Рядом с трубой на потолке маленький люк. Надеюсь застать нашего отравителя врасплох.
Холмс, нацепив «когти», элегантно вскарабкался по трубе и исчез в люке. Через пять минут сверху донеслись слабые шумы какой-то возни, а немного спустя из отверстия заулыбалось лицо сыщика.
— Знаете, Уотсон, мы довольно удачно пообщались с новым начальником водонапорной станции. Он полностью раскаялся, жаль только, что не успел об этом сказать.
— Замрите, Холмс. Мне послышалось… какой-то всплеск. Будто кто нырнул в резервуар со стороны водовода… Холмс, ОНО уже под лодкой, я чувствую задницей, как ОНО скребется.
Уотсон хотел уточнить свои ощущения, но тут от резкого толчка лодка перевернулась, и джентльмен отправился под воду. В ответ на неожиданность Холмс пытался что-то разглядеть в бурлящей воде. Вдруг лицо Уотсона показалось снова и было похоже на морду моржа, но тут же нырнуло. Вместо него фонарь высветил бледно-зеленоватую личину трупа. Живого трупа — товарища Протея, который был сброшен в канализационный люк час назад, но все же проник из канализации в водопровод…
Теперь мертвец полностью контролировал ситуацию, держась на поверхности озерка как завзятый ватерполист. При этом то доставал из-под воды голову Уотсона с выпученными глазами, то снова ее окунал.
— Ваши условия? — окликнул монстра Холмс, стараясь не удивляться — поскольку факт налицо, надо с ним работать.
