— А вот этого делать ни в коем случае нельзя!
— О чем вы?
— Я не шучу, Стрендж. Ничего не имею против ауреатов в целом. Больше того, считаю, что в общем вы правы. Англичане справедливо гордятся своей древней магической историей — Годблессом, Стокси, Пейлом и другими. Им больно читать в газетах, что Норрелл преуменьшает славу великих волшебников древности. Однако вы впадаете в другую крайность. Слишком частые разговоры о других королях могут нервировать правительство. Особенно сейчас, когда нам угрожают иоанниты[66+].
— Иоанниты? Что за иоанниты?
— Как? Боже мой, Стрендж! Вы никогда не читаете газет?
Стрендж слегка смутился.
— Занятия отнимают у меня массу времени. Вернее, все время, без остатка. Кроме того, как вы знаете, в последние месяцы меня отвлекало совсем иное.
— Я говорю не о последних месяцах. В северных графствах иоанниты орудуют уже четыре года.
— Хорошо, но кто же они такие?
— Ремесленники, которые под покровом ночи забираются на фабрики и разрушают собственность. Жгут дома фабрикантов. Подстрекают простых людей на бунты и грабежи[118].
— А, разрушители машин! Теперь понимаю, о ком вы. Меня просто сбило с толку странное название. Какое отношение имеют эти несчастные к Королю-ворону?
— Многие из них считают себя его последователями. На стене каждой разрушенной фабрики они изображают летящего ворона. Их вожаки носят с собой письма, якобы написанные самим Джоном Аскглассом, и утверждают, что скоро он вернется и восстановит свою власть в Ньюкасле.
— И правительство им верит? — изумленно спросил Стрендж.
— Ну, разумеется, нет! Мы не настолько глупы. Мы боимся куда более земных неприятностей — короче, революции. Знамя Джона Аскгласса реет по всему северу страны — от Ноттингема до Ньюкасла. Разумеется, осведомители постоянно держат нас в курсе событий. Я не хочу сказать, что все эти ребята верят в возвращение Джона Аскгласса. Большинство из них не менее разумны, чем вы или я. Тем не менее они прекрасно сознают, какую силу имеет его имя среди простых людей. Роули Фишер-Дрэйк, член парламента от Гемпшира, выдвинул законопроект, в котором предлагает запретить изображение летящего ворона. Однако мы не можем запретить людям поднимать собственный флаг, знамя законного короля[119].
Сэр Уолтер вздохнул и начал ковырять вилкой лежащую перед ним на тарелке гусиную ногу.
— В других странах, — заметил он, — надежды на возвращение королей в тяжелые времена относятся к области преданий. И только в Англии они — часть закона.
Стрендж нетерпеливо помахал ножом.
— Все это просто политика и не имеет ко мне ни малейшего отношения. Совершенно не собираюсь призывать к восстановлению королевства Джона Аскгласса. Единственное, чего я хочу, так это спокойно и разумно исследовать его достижения в области магии. Как мы возродим английскую магию, если не будем твердо знать, что именно предстоит возрождать?
— В таком случае изучайте ауреатов, но оставьте Джона Аскгласса в том темном углу, куда его спрятал Норрелл.
Стрендж покачал головой.
— Норрелл отравил ваши умы, настроив против Джона Аскгласса. Он всех вас околдовал.
Они замолчали, на некоторое время целиком сосредоточившись на еде.
— Я не говорил, что в Виндзорском дворце есть его портрет? — первым прервал затянувшееся молчание Стрендж.
— Чей?
— Аскгласса. Фреска некоего итальянского живописца на стене одной из парадных комнат. Прелюбопытная сцена — Эдуард III и Джон Аскгласс, король-воин и король-чародей, сидят бок о бок. Джон Аскгласс покинул Англию почти четыреста лет назад, и все же англичане до сих пор не могут решить — обожать его или ненавидеть.
— Ну, уж нет! — горячо возразил сэр Уолтер. — На севере точно знают, что о нем думать. Получи они такую возможность, завтра же сменили бы власть Вестминстера на его правление[120].
Первый номер журнала «Фамулюс» вышел примерно через неделю. Весь тираж разошелся за два дня, и все благодаря одной статье сенсационного свойства. Мистер Меррей, готовившийся в скором времени опубликовать первый том книги Стренджа «История и практика английской магии», уже предвкушал солидную выручку. Статья, так поразившая читающую публику, описывала, как волшебники вызывают умерших, чтобы получить от них ценные сведения. Этот скандальный (но крайне интересный) предмет вызвал такую сенсацию, что несколько молодых леди, по слухам, упали в обморок, лишь узнав о наличии «Фамулюса» в их доме[121]. Ясно было, что мистер Норрелл не одобрит подобную публикацию, а потому каждый его недоброжелатель поспешил купить экземпляр журнала.
На Ганновер-сквер мистер Ласселлз вслух читал статью мистеру Норреллу:
«…В том случае, когда волшебнику не хватает знаний и искусства — а это относится ко всем современным волшебникам, поскольку в этом вопросе наш национальный гений пришел в постыдный упадок, — ему можно посоветовать вызвать дух кого-нибудь из тех, кто при жизни практиковал магию или, по крайней мере, обладал магическим призванием. Если мы не уверены в пути, по которому идем, лучше обратиться за помощью к тому, кто обладает знаниями и способен протянуть нам руку».
— Он все испортит! — в дикой ярости вскричал мистер Норрелл. — Он твердо вознамерился меня уничтожить!
— Это действительно очень неприятно, — с ледяным спокойствием согласился Ласселлз. — Тем более, что после смерти жены он поклялся сэру Уолтеру оставить занятия магией.
— О! Мы все можем умереть — половина Лондона может опустеть, — но Стрендж не бросит заниматься магией. Он не сможет с собой совладать. И колдовство его будет во вред, а я не знаю, как этому помешать!
— Прошу вас, успокойтесь, мистер Норрелл, — сказал Ласселлз. — Не сомневаюсь, что очень скоро вы что-нибудь придумаете.
— Когда должна выйти его книга?
— Меррей обещает выпустить первый том в августе.
— Первый том!
— Конечно! Разве вы не знали? Работа состоит из трех томов. В первом томе читающей публике предлагают полную историю английской магии. Второй том представит подробное объяснение ее природы, а третий закладывает фундамент будущей практики.
Мистер Норрелл громко застонал, склонил голову и закрыл лицо руками.
— Разумеется, — задумчиво произнес Ласселлз, — хотя сам текст, несомненно, окажется весьма вредоносным, еще больший вред принесут гравюры…
— Гравюры? — изумленно переспросил мистер Норрелл. — Что за гравюры?
— О, — вздохнул Ласселлз, — Стрендж нашел какого-то эмигранта, который обучался у лучших мастеров Италии, Франции и Испании, и теперь платит этому художнику невероятные деньги за иллюстрации к тексту.
— А что на них будет?
— Действительно, что? — зевнув, повторил Ласселлз. — Понятия не имею. — Он снова взял номер «Фамулюса» и возобновил чтение, на сей раз про себя.
Мистер Норрелл некоторое время сидел, глубоко задумавшись, даже покусывая ногти. Потом собрался с силами, позвонил и послал за Чилдермасом.
К востоку от лондонского Сити находится пригород Спитфилдс, широко известный своим шелкоткацким производством. Нигде в Англии больше не производят такого прекрасного шелка, как в Спитфилдсе. В прошлом здесь строили красивые и удобные дома, в которых селились купцы, искусные ткачи и красильщики, нажившие на своем ремесле состояние. Однако, хотя шелк, сходящий с домашних станков в наши дни, так же прекрасен, как и раньше, сам Спитфилдс пребывает в упадке. Грязные, убогие домишки разваливаются. Богатые торговцы переехали в Ислингтон, Клеркенвелл и (если они действительно состоятельны) на запад, в приход церкви Мэрилебон. Сегодня Спитфилдс населен бедняками и бродягами и не знает покоя от набегов мальчишек, воров, жуликов и других личностей, лишающих покоя почтенных граждан.
В один особенно мрачный день, когда и без того грязные улицы заливал холодный серый дождь, увеличивая количество луж, в Спитфилдсе, на Элдер-стрит, появился экипаж. Он остановился возле высокого узкого дома. И кучер, и лакей были в трауре. Лакей спрыгнул с козел, раскрыл большой черный зонт и, держа его над дверью кареты, помог выйти Джонатану Стренджу.
Стрендж помедлил на тротуаре, поправляя черные перчатки и глядя вдоль Элдер-стрит. Если не считать пары дворняжек, занятых раскопкой мусорной кучи, улица казалась совершенно пустынной. И все же мистер Стрендж продолжал осматриваться, пока не остановил взгляд на противоположной стороне улицы.
Здесь располагалась ничем не примечательная дверь, вход в какое-то складское помещение или что-то в этом роде. К ней вели три потертые каменные ступени, сверху нависал тяжелый фронтон. Почти вся она была заклеена объявлениями, что в такой-то день в такой-то таверне состоится распродажа собственности Мистера такого-то, эсквайра (банкрота).
