– А если дом под наблюдением?..
– Тогда наша вылазка будет короткой.
– Мадам, вы прожили в этих стенах десятки лет. Я понимаю, как тяжко вам с ними расставаться.
– Это несущественно. Я не сентиментальна. Стало быть, внучка, мы встретимся в полночь. А сейчас мне нужно побыть одной. – Цераленн села за бюро, прямо, не касаясь спинки кресла, и занялась стопками писем. Немного помешкав, Элистэ удалилась.
Аврелии и Кэрт она рассказала не всю правду, сообщив лишь, что непредвиденные обстоятельства заставляют их переехать и немного задержаться в Шеррине, прежде чем покинуть столицу. Она не сказала им ни о разоблачении кавалера во Мерея, ни о том, насколько возросла вероятность их собственной гибели. Если сами они не догадывались, не имело смысла лишний раз пугать их.
Кэрт, услышав новости, широко раскрыла глаза и помрачнела – видимо, поняла, что к чему. Аврелия же, напротив, явно обрадовалась и, подняв к потолку полные слез глаза, заявила:
– Провидение не желает разлучать меня с Байелем.
Элистэ и не подумала ее разубеждать.
Время уже не шло – оно ковыляло, как увечный бродяга. Элистэ ненавидела ожидание, эти отвратительные часы, исполненные тоскливой скуки и напряженности, непригодные для дела, пустые и бесконечные. О том, чтобы уснуть, не могло быть и речи: время еще не позднее, сна – ни в одном глазу. Она пробовала читать, вышивать, складывать картинки-головоломки – все впустую: ей не удавалось ни на чем сосредоточиться. Когда она взяла в руки карандаш и альбом, дело пошло лучше. Элистэ начала набрасывать пейзаж, поначалу фантастический и ни на что не похожий, но постепенно, как бы сам по себе, заполняющийся знакомыми фигурами: гнедая кобыла, весьма смахивающая на ее Хасси, в седле – длинноногий всадник с худым лицом и черными глазами Дрефа сын-Цино, а на ветке цветущего дерева – смутный серый силуэт с разметанной ветром седой шевелюрой, чем-то напоминающий дядюшку Кинца. Она бы с головой ушла в работу, если бы не Аврелий, которая беспрерывно сновала между своими покоями и комнатой кузины, попусту болтала, жевала миндаль в шоколаде, совалась с ненужными советами и, судя по всему, пребывала в уверенности, что им предстоит увеселительная прогулка. Не имея ни малейшего представления о том, что ее жизнь тоже в опасности, она относилась к полуночному бегству всего лишь как к захватывающему приключению, и ее радостное возбуждение действовало Элистэ на нервы. Она терпела сколько могла, но в конце концов не выдержала и сделала вид, что уснула. Только тогда Аврелия наконец оставила ее в покое и ушла, уведя с собой упирающуюся Карт, чтобы та сделала ей прическу, о чем Аврелия давно и страстно мечтала. В тишине опустевшей, погруженной во мрак комнаты Элистэ и в самом деле уснула. Она пробудилась, когда кто-то легко тронул ее за плечо. Это оказалась Карт, стоящая у ее кровати. Часы на каминной полке показывали без четверти двенадцать.
Через несколько минут они спустились в холл. Три девушки все как одна оделись тепло и просто – темные шерстяные платья и плотные плащи с капюшоном. Карт тащила саквояж Аврелии и сумку со своими вещами. Саквояж с притихшим Принцем во Пухом Элистэ несла сама. Цераленн царственно сошла с лестницы и вывела их на улицу.
Морозный полуночный воздух обжигал холодом, проникал под одежду. Элистэ поежилась, когда в лицо ей дохнул зимний ветер с примесью чадного дыма. На черном небе без единого облачка мерцали звезды, однако луны, к счастью, не было – к счастью, ибо гниды Нану, как известно, предпочитали свет. В случае чего они могли летать и при луне, при свете ламп, даже при звездах, но день, несомненно, им нравился больше. Запястье Элистэ все еще побаливало от укуса этой твари. Она украдкой огляделась, но не заметила золотых отблесков. Освещенная фонарями спокойная улица с деревьями по обеим сторонам, застывшая кремово-желтая анфилада домов – знакомый, хотя, по нынешним временам, и обманчивый вид. Элистэ тряхнула головой. Даже в эту минуту, когда они в прямом смысле бежали от смерти, она все еще не могла поверить в реальность происходящего. Шеррин казался по-прежнему прекрасным, по-прежнему безмятежным, почти таким, как всегда. Облик его дышал все той же роскошью, богатством, упорядоченностью и благолепием, сулил всевозможные радости и удовольствия. Неужели насилие могло править бал в царстве такого порядка? А может, это всего лишь страшный сон, от которого давно пора пробудиться?
Но двери многих зданий на тихой улице были забиты досками и опечатаны алым ромбом – знаком конфискации по решению Конгресса, и это подтверждало безумие происходящего. У Элистэ заслезились глаза от порыва леденящего ветра, когда она в последний раз оглянулась на дом. Карт тихонько всхлипывала. Цераленн была выше подобных сантиментов. Ни разу не оглянувшись, она увлекла за собой молодых подопечных – впереди, в двух сотнях ярдов, их дожидался фиакр. Они забрались в экипаж и кое-как расселись. Цераленн сказала вознице, куда ехать, и фиакр покатил по проспекту Парабо.
Дорога была знакома Элистэ: богатыми и бедными кварталами, мимо «Гробницы», чьи высокие башни устрашающе вздымались в небо своими черными силуэтами, по старому Винкулийскому мосту, через Набережный рынок, закрытый на ночь, благо и торговцы, и покупатели равно предаются сну. Они прокатили мимо запертых лавок, мимо мертвых прилавков и складов, пересекли Торговую площадь, безлюдную, если не считать усиленного патруля жандармов, при виде которых Элистэ забилась в угол, словно преступница. Но жандармы не обратили на фиакр никакого внимания, и тот, проскочив площадь, углубился в район таверн, дешевых харчевен и ломбардов. Вскорости он остановился – приехали, куда было сказано. Цераленн расплатилась с возницей, и беглянки высадились у водоколонки на улице Дамского Башмачка, в том самом месте, где слуги и мойщики посуды из работающих круглые сутки харчевен собираются, дабы выкурить длинные глиняные трубки, посплетничать и вообще провести время в свое удовольствие. Даже в столь поздний час зимней ночи с полдюжины представителей этого племени теснились вокруг костра, в котором желтым пламенем полыхал собранный на улице мусор. Когда дамы вышли из фиакра, разговоры умолкли, и мужчины откровенно, во все глаза, уставились на женщин.
Элистэ доводилось прежде бывать в этом округе, но она ни разу не покидала кареты. И вот теперь, выйдя из экипажа, который как-никак ограждал и укрывал ее в своем лакированном коробе, девушка очутилась во внезапно изменившемся мире – куда более реальном и грубом, чем она могла предполагать. Ее раздражали и грязь, и убожество, и дым, и вонь, исходящая от сбившихся в кучку простолюдинов; равноправие демократии, но лучше бы взирать на все это со стороны. Ее спутницы, несомненно, придерживались того же мнения. Кэрт поеживалась, а Аврелия прижала к носику надушенный платочек. Но Цераленн, как всегда, невозмутимая, извлекла из бумажника карту города, поднесла к глазам, кивнула, повернулась и пошла по улице Дамского Башмачка; три ее спутницы, спотыкаясь, поспешили следом.
