— По-прежнему глуп я и слеп. Не делом занялся. Ученика возжелал! Время наше на исходе, надобно в столицу Дарлы ехать, а не по горам плутать. Сарыч теперь правит. И тяжело ему, когда неможно правду разобрать. Потому что лжи стало — как мутной воды по весне. Каждый власти жаждет, всякий к золоту тянется. Дел непомерно, да и Патросу не проще.
— Поедем сегодня же, — сразу согласился Зорень. — Только вы уж покушайте и отдохните, сделайте мне такое одолжение.
— Тебе — сделаю, — согласился Ёрра. — Чего уж там, тебя взялся бы учить… Да не в храме твой удел. Ну отчего надо мной, старым, боги потешаются? Двое вас теперь, кого люблю всей душой, кому верю. Ты да Орлис. Оба здесь и оба не зрецами рождены.
— Почему же мне нельзя в ученики? — возмутился Зорень.
— Потому что новому сыну грифа нужен учитель и защитник, — плаксиво возмутился мировой несправедливости Ёрра. — Будет у него сын, верно зрю. И забот тебе он обеспечит несчетно. Иди, не сияй столь изрядно, не коли глаз. Мне, убогому, и рассвета хватает, чтоб ослепнуть.
К полудню карета уже катилась вниз. Ползла, скрипя полозьями, и с каждым днем приближалась к весне, пробиралась в более южные и низинные места. В предгорьях пришлось окончательно отказаться от полозьев. А когда позади остался Срединный канал и звонкий багровый гранит возле моста, потянулись полные жидкой грязи колеи, которые сильно замедлили продвижение. И путь по берегу до столицы, зимой отнявший семь дней, удлинился вдвое.
Зато сама столица поразила путников, отсутствовавших всего-то чуть более связки дней. По перекопанным улицам, застеленным на время ремонта досками, весело и тесно толкались горожане. Ампари, не пряча своего истинного облика, спешили по делам, кивая знакомым. Эльфы ловко пробирались, с опаской осматриваясь, нет ли поблизости попрошаек, уже изучивших избыточное мягкосердечие представителей этой расы. Гласени тоже ходили и разговаривали, позабыв прежнее высокомерие.
— Мы точно не проспали в зачарованной пещере зим пять? — удивился Зорень.
— Нет, — усмехнулся Ёрра. — Это весна. Все объединены общей целью, горды первой победой и еще не накопили обид. Смотри и запоминай: редкое и счастливое время мы переживаем. Много еще будет бед и крови, но первый шаг хорош. Спасибо Сарычу, его руку за сим чую. Еще Патроса, леди Аэри, отца Орлиса да и прочих.
— Мяу вам всем, — восторженно взвизгнула Кошка Ли, углядев нужный экипаж и падая прямо на его крышу откуда-то сверху. Рассмеялась, ловко нырнула в дверцу. — Лис, ты не похудел! Баф, ты не разжирел! Ёрра, тебя ждет гриф, и немедленно.
Высказавшись, Лэйли покинула карету и забралась к кучеру на козлы — указывать дорогу. Это и правда требовалось: улиц, годных для движения экипажей, осталось немного. Кошку узнавали, охотно уступали путь и спрашивали, как идет обучение людей и велика ли надежда на успех в неизбежных летних сражениях. Она отшучивалась и обнадеживала.
Возле замка Сарыча все было по-прежнему. Та же стража у дубовых ворот, тот же безупречный порядок. На мосту с Ёррой поздоровался Дифр, спешащий по делам храма. Заулыбался: кстати прибыли, в самое время. Завтра в полдень во временную колокольню станут поднимать главный колокол, Язык Света, будет проповедь и даже короткий праздник. Сам Мастер Рртых дозволил час отдыха! Он же украсил восстановленный фасад главного здания храма массивными часами с мудреным механизмом и красивым звучным боем. Теперь никто не путается в расчете времени. Прежде-то слово «час» мало что обозначало, кроме личного мнения говорящего о протяженности ожидания или дела, особенно в пасмурные дни, когда по солнцу высчитать время не удавалось, а песочных часов не оказывалось под рукой.
Едва карета замерла перед главным входом в замок, со ступеней сбежал гриф. Подхватил Ёрру под локоть и с самым мрачным видом повел прочь. Через парк с голыми еще ветками деревьев, уже обретающими темный глянец наполненной соком летней жизни. По первой траве, презирающей слякоть и заморозки.
— Тебя жду, чтобы закончить дело, — хмуро бросил гриф. — Что творится у нас, полагаю, зришь. Рессер сгинет со дня на день, но туда не лезу. Нет времени, зато есть обида в душе. Опять же придет враг — они первые потатчики будут. А вот Окрийм мы отстояли, когда к ним полезли соседи, на безвластие понадеявшись. Преизрядная штука — летающие мальты. Мне эльфы одолжили двух до лета, чтобы Дарла наша не распалась и войско мы успели собрать.
— Не в нем твое дело, — уверенно молвил Ёрра.
— Именно так, — согласился гриф. — Что Шэльс на Клыки Ролла позарился — знаешь. Как не знать тебе этого… дальше ворот не прошли, куда им. Не унялись! Полезли на юг, в Ронгу, самое малое грифство под свою руку брать.
— И не в нем вопрос, — отмахнулся Ёрра.
— Почти так. Прежде чем началась усобица, мне сообщили о ней. Виновных указали, да так нахально. Человек ненадежный, а под обвинением люди, каким еще пять дней назад больше себя верил. Оттого и хочу сам спросить. После решу, кого казнить и как.
— Казни не по моей части.
— Грифу Жайма здесь, у дворца, голову снесли за усобицу в Окрийме, — тихо молвил Варза. — Управляющему его, сильнее прочих виновному, теперь до конца дней в каменоломнях трудиться. Иначе не могу поступить с равной виной. Но без твердой уверенности приказ отдать… Знать мне надо, лгут ли. Понимаешь?
Зрец кивнул, не задавая новых вопросов и не высказывая возражений. Подумал про себя: каково это, власть грифа на плечах нести? Милость оказать — слабым сочтут. Силу проявить — кровавым объявят. Пока Варзе удается избегать крайностей. Город живет и трудится, радуется новому, ни на миг не сомневаясь в неотвратимости кары за серьезные преступления. Потому и ходят по его улицам непривычные чужаки, эльфы и ампари, безбоязненно.
Варза добрался до темной башни, где содержались пленники его замка. Нырнул в полумрак коридора, прошел его до конца, без раздумий повернул, сделал несколько шагов и остановился возле двери камеры. Пара стражей приветствовала его милость принятым в Загорье жестом: ладони сошлись в плотный замок на уровне груди. Затем без лишних вопросов один из воинов отодвинул засов и приоткрыл дверь. Варза вошел, сел на широкую скамью. Указал зрецу место рядом. Мрачно глянул в высокое узкое оконце. Отвернулся к стражу, избегая смотреть на пленника, сидящего у стены со свитком в руках.
— Спроси его, прочел ли.
— Прочел, — насмешливо отозвался тот, не ожидая «перевода». — Как я погляжу, теперь в Загорье крыс уважают, а людям не верят. Ложь здесь, от первого до последнего слова. Нет на мне вины. И верность моя Загорью непоколебима.
