– Я недоумеваю, – на алебастровом лице китони не отразилось ни следа недоумения. – Какой бы запутанный узор из живых и мертвых нитей тут ни сплелся, среди духов нашего народа, ставших пленниками этой земли, не было магов. Последовать в чужую страну за своими костями, похищенными тупыми варварами, – не самая приятная участь. Маг, если только он не повредился рассудком, нашел бы другой способ свести счеты. Те, кто здесь оказался, – несчастные души, не сумевшие отлепиться от своих останков, их можно сравнить с увязшими в болоте. Когда представилась возможность, они отомстили за надругательство, но у них не хватило бы сил, чтобы стать кукловодами. Я тоже с самого начала предполагал, граго Эдмар, что здесь присутствует что-то еще, но не спешил говорить об этом, пока не появятся доказательства.
«Тупых варваров» Суно проглотил молча. Он и сам был не самого лестного мнения о вояках своей просвещенной страны, растащивших черепа убитых врагов «на память», в качестве материала для шкатулок и плевательниц. Са’арби Хидэ держался с ним с безукоризненно вежливой прохладцей и называл его «сайдо» – обращение, равнозначное «сударю». А Эдмар для него после достопамятного представления в Храме Солнечной Паутины был «граго», словно полноправный член правящего дома или представитель высшей знати.
В этот храм они отправились за хранившейся там Хну’ангой, которая висела теперь на шее у Хидэ. Внутри курились благовония, звучала странная свистящая музыка. Сводчатые потолки, покрытые переплетающимися лепными символами, сверкали серебром, отражая и умножая свет сотен магических ламп, похожих на ледяные цветы. Все это оставляло впечатление чрезмерной усложненности и почти утомляющей экзотики.
Жрецы начали обряд, взывая поочередно к каждому из священных магических предметов, которые хранились в усыпанных алмазами посеребренных ларцах, расставленных на алтарях из грубо отесанного серого камня. Изъять отсюда предстояло только «временный дом для заблудившихся духов», но у китони принято при выполнении сего ритуала отдавать дань уважения всем артефактам. Что они собой представляют, Суно по большей части мог лишь гадать: подобие салфетки, сплетенной из мохнатых паучьих лапок, вроде бы флейта, покрытая растрескавшимся красным лаком, книга в пятнистом переплете с круглой бронзовой накладкой, испещренной гравированными значками.
Один из ларцов так и не открылся. Не выказыв удивления, жрец после недолгого ожидания шагнул к следующему алтарю.
– Вы ошиблись, вот он и не слушается, – услышал Орвехт голос Эдмара. – Не Тейсу, а Тейзург.
Произнесено это было слишком громко, чтобы можно было проигнорировать. Жрец повернулся. Перед его лицом, хранившим надменную неподвижность, покачивались свисающие с ритуального головного убора серебряные цепочки, в черных, словно лужицы дегтя, глазах отражались сияющие звездочки.
– Что вы хотите сказать? – прошелестел в наступившей тишине его голос.
– Когда этот ларец открывался в последний раз? – ничуть не смутившись, осведомился Эдмар.
«Вот за это они нас убьют, – чувствуя, как на лбу выступает испарина, подумал Суно. – Точнее, меня убьют, а эта шельма, конечно же, в последний момент смоется через Хиалу. И все пойдет насмарку».
– Ларец с подарком древнего покровителя китони пребывает запечатанным с незапамятных времен, – с ледяным достоинством, почти без акцента, ответил маг правящего дома Рланга. – Вас еще что-то интересует?
– Удивляться нечему, – столь же невозмутимо заметил Эдмар, игнорируя опасность. – Все мы знаем, что если в вербальном заклинании хотя бы одно слово переврать, ничего не получится. К именам собственным это тоже относится. Вашего древнего покровителя звали не Тейсу, а Тейзург. Попробуйте еще раз.
Жрец выполнил его пожелание, и было ясно, что в случае неудачи бесцеремонному гостю несдобровать. Все затаили дыхание. Как только слова были произнесены, крышка ларца дрогнула и с металлическим скрежетом откинулась. Внутри переливалось нечто, напоминающее скорпиона, сделанного из драгоценных камней, Суно никогда не встречал упоминаний о таком артефакте. По залу пронесся единодушный вздох, а жрец с лицом, похожим на фарфоровую маску, только уже не столь бесстрастную, как минуту назад, почтительно склонился перед Эдмаром.
– Так я и думал, – обронил тот удовлетворенно.
«Я тоже так и думал, – поздравил себя Суно. – Жабий ты сын, ты хоть понимаешь, какие убытки понесет экономика Ларвезы, которая в ближайшее время останется без дешевых китонских товаров? Потому что дорогие китонские товары – это будет совсем другая статья…»
Впрочем, он ведь покровитель этого народа и выполняет давным-давно принятые обязательства. Суно не мог отрицать, что с этой точки зрения Эдмар поступает как должно. Сознавал он и то, что за минувшую четверть века Ларвеза недурно нажилась на торговле с Китоном, получая за бесценок серебро из унских рудников и лучшие на свете шелка. Зинта сказала бы, что это несправедливо, но мир переполнен несправедливостью такого рода, а Суно Орвехт, как ни крути, ларвезийский подданный и маг Светлейшей Ложи. Что ж, каждый отстаивает интересы своей стороны… И яснее ясного, если на Эдмара-Тейзурга начнется большая охота, он рассчитывает найти убежище в Китоне. Неглупо, люди среди здешних жителей будут выделяться, словно красные бусины среди белых. С Эдмаром Орвехт не стал на эту тему разговаривать, но тот, вероятно, и сам понял, что маг Ложи обо всем догадался.
До Паргата добрались через час. Большая деревня, разрезанная надвое широкой дорогой. Дома и хозяйственные постройки, в недалеком прошлом добротные, выглядели как будто нарисованные тусклым карандашом на мятой оберточной бумаге коричневато-серого оттенка.
Знакомое местечко. Здесь погиб Чевальд. А вот и лавка, в которой когда-то раздобыли вина, чтобы утолить изнурительную жажду. Вывеска над приоткрытой дверью с зияющей черной щелью выглядит так, словно висит здесь уже не одну сотню лет, но буквы на потемневшем фоне все еще можно разобрать: «Бакалея матушки Нелинсы». Кое-где на дороге валяются грязные тряпки и ссохшиеся мумии, в которых с большим трудом можно признать человеческие останки – за минувшее после начала напасти время здесь дважды выпадал и таял снег.
Единственное, что не изменилось: две громадные капли, необъяснимым образом застывшие в воздухе на некотором расстоянии друг от друга, с виду будто бы водяные. В одной так и висит нетронутый разложением Чевальд, его рот слегка приоткрыт, неживые темные глаза смотрят серьезно и удивленно. В другой крухутак с запекшейся на изжелта-буром клюве кровью, окруженный неподвижным вихрем выдранных черноватых перьев, – судя по следам борьбы, заворожить его оказалось не так-то просто, и он пытался сопротивляться, но все равно не смог вырваться.
