Агатий еще некоторое время продолжал в том же духе, рассудительно, даже благовоспитанно. Он ни разу не произнес слова «кровосмешение», не попытался возбудить в душах видессийцев неприязнь к их Автократору; напротив, он всячески избегал подобной опасности. По мнению Маниакиса, Агатию нравилось быть патриархом и он хотел сохранить за собой это место. Он постарался дать Автократору как можно меньше поводов для того, чтобы тот захотел его сместить. Но вместе с тем патриарх явно не собирался отступать с позиций, твердо занятых им в императорской резиденции.
В определенном смысле представление, устроенное патриархом, было проведено с непревзойденным мастерством. Теоретически этим представлением следовало бы восхититься. Но сейчас Маниакису было не до теорий.
Когда Агатий мановением руки показал прихожанам, что они свободны, Маниакис встал и вышел на лестницу, где его приветствовали стражники.
— Тебе понравилась проповедь, величайший? — поинтересовался один из них.
Парень не вложил в свой вопрос никакого особого смысла; скорее он задал его из простой вежливости. Но все же это был совсем не тот вопрос, какой хотелось бы услышать Маниакису.
— Нет! — отрезал он.
— Значит, ты намерен убрать Агатия? — возбужденно спросил стражник.
Глаза его товарищей также зажглись нетерпеливым любопытством. Да, жителей столицы хлебом не корми, дай им только поучаствовать в спорах и сварах по поводу догматов веры.
— Надеюсь, мне не придется этого делать, — сказал Маниакис, явно разочаровав воинов своим ответом. Они не оставили попыток вызвать своего господина на откровенность, даже выйдя из храма к ожидавшим снаружи халогаям.
Прислушавшись к их разговорам, белокурые северяне, как всегда, нашли теологические споры видессийцев чрезмерно усложненными.
— Раз этот поп-болван не желает исполнять твои желания, величайший, — сказал один из халогаев, — тебе пора присмотреть для его головы местечко на Столпе. Тогда тот, кто его заменит, будет куда послушнее. — Стражник приподнял топор, будто примериваясь к воображаемой шее Агатия.
— Боюсь, все это не так просто, — вздохнул Маниакис.
Халогаи дружно захохотали. Еще бы! Если следовать кровавым обычаям их страны, дело было проще некуда.
Несмотря на подстрекательские вопросы стражников, Маниакис хранил задумчивое молчание всю дорогу до своей резиденции. Поднявшись к себе, он вызвал Камеаса.
— Чем могу служить величайшему? — спросил постельничий, появившись на пороге.
— Вызови мага-врачевателя Филета, — коротко приказал Автократор.
— Слушаюсь, величайший. — Безбородое лицо Камеаса приняло озабоченный вид. — Ты плохо себя чувствуешь?
— Нет, — ответил Маниакис, но тут же поправил себя:
— Впрочем, признаюсь тебе, меня до смерти тошнит от Агатия.
— Понимаю… — медленно произнес Камеас, а затем осторожно высказал предположение:
— Поскольку святой отец Филет так погружен в исследование тайн врачевания, он, вероятно, менее склонен слепо повиноваться экуменическому патриарху, нежели большинство других священнослужителей, чьи имена сейчас приходят мне на ум.
— В самом деле? — насмешливо проговорил Маниакис. — Но ради Господа нашего, отчего ты решил, что подобные твои соображения столь для меня важны?
— Мой долг — служить величайшему всеми доступными мне способами, — уклончиво сказал постельничий и, сочтя такой ответ исчерпывающим, устремился к дверям. — Я вызову святого отца немедленно, — добавил он уже с порога.
— Отлично, — сказал ему вслед Маниакис.
— Чем я могу тебе служить, величайший? — спросил Филет, поднимаясь из проскинезиса.
Его удивление казалось неподдельным, из чего Маниакис заключил, что маг-врачеватель действительно слишком занят своими исследованиями, чтобы обращать внимание на события, происходящие в остальном мире.
— Я хочу, чтобы ты исполнил обряд моего бракосочетания. — Автократор сразу взял быка за рога, отчего седые брови Филета недоуменно поползли вверх.
— Разумеется, я повинуюсь твоему желанию, и… и это для меня большая честь, но… — Маг-врачеватель запнулся. Но отчего твой выбор пал на меня, а не на экуменического патриарха? И еще… прости меня, величайший, но с кем ты намерен заключить брачный союз?
Нет, в глубочайшей наивности святого отца сомневаться не приходилось! Поэтому Маниакис не стал осторожничать, как с Агатием, а снова дал прямой ответ:
— С моей кузиной Лицией.
Удивление Филета сменилось изумлением.
— Но ведь ваши отцы — родные братья, разве нет, величайший? — воскликнул он. — Да, конечно, так оно и есть. Неужели патриарх дал разрешение на подобный союз?
— Нет, — ответил Маниакис. — Именно поэтому я и обратился к тебе.
— Величайший, ты ставишь меня в безвыходное положение! — Филет умоляюще посмотрел на Автократора. — Если я повинуюсь тебе, то навлеку на себя гнев своего духовного владыки. А если откажусь повиноваться… — Он беспомощно развел руками. — Тогда я навлеку на себя твой гнев!
— Тебе придется сделать выбор, — жестко сказал Маниакис. — Причем прямо сейчас.
— Величайший, — попробовал защищаться Филет, — но ведь я ни разу за все время своего служения Господу нашему не совершал еще обряда бракосочетания! Я принял на себя духовный сан и принес соответствующие обеты с одной лишь целью: прибегая к милосердию Господню, врачевать искалеченные тела страдальцев! Я…
— Но ведь ты не приносил обета не совершать церковных обрядов по иным, менее значительным поводам? — прервал Маниакис речь Филета.
— Да, но…
— Вот и отлично, — снова прервал его Маниакис. — Я жду твоего ответа, святой отец.
Филет выглядел так, будто попал в ловушку. Собственно, так оно и было. Тем временем Автократор размышлял, должен ли он пообещать по окончании церемонии передать Чародейской коллегии значительную сумму золотом, но в конце концов отверг такую мысль по двум причинам. Во-первых, подобное обещание могло показаться оскорбительным, ибо слишком походило на подкуп, а во-вторых, у него просто не было возможности наскрести такое количество золота, о котором имело бы смысл говорить.
— Хорошо, величайший, — прервал наконец Филет затянувшееся молчание. — Твое желание будет исполнено. Но должен сразу предупредить, следствием твоего решения станут скорее новые неприятности, чем новые радости.
— Это я понимаю, — невесело рассмеялся Маниакис. — Но у нас уже так много неприятностей, что одна лишняя не сыграет никакой роли. А брак с Лицией принесет мне радость, я уверен. Неужели я не заслуживаю время от времени немного счастья?
