— Дал ли свое благословение на сей союз благороднейший Симватий?
— Да, святейший, — сказал Маниакис. — Дал. Можешь спросить у него сам, если ты сомневаешься в моих словах.
Это была правда. Дядя не сказал ему «нет». Но если Симватий и испытывал энтузиазм по поводу того, что его дочь станет императрицей, то он очень ловко это скрывал.
— Разумеется, я полностью полагаюсь на слово величайшего. — Агатий снова замялся, затем неловко кашлянул. Он чувствовал себя явно неуютно.
Маниакис молчал, надеясь, что патриарх сумеет сохранить спокойствие. Агатий вообще был уступчивым человеком, а находясь в императорской резиденции, он тем более не осмелится затеять с Автократором догматический спор… Или все-таки осмелится? На сей раз пауза затянулась надолго. Затем патриарх продолжил:
— И все же, величайший, я осмелюсь привлечь твое внимание к тому, что степень твоего родства с той, кого ты избрал себе в жены, слишком велика. Подобные браки запрещены не только церковными канонами, но и сводом законов нашей империи…
Патриарх не осмелился громогласно обвинить Автократора в кровосмешении, но смысл его осторожных высказываний был очевиден. Оставалось только гадать, как поведет себя Агатий, вернувшись в Высокий храм.
— Как тебе известно, святейший, — напомнил Маниакис, — любое желание Автократора имеет в Видессийской империи силу закона. В данном случае наше желание сводится к тому, чтобы обойти упомянутые тобой мирские своды законов. Мы обладаем достаточной для этого властью. Точно так же, как в твоей власти преодолеть ограничения церковных канонов и разрешить заключение брака между кровными родственниками. Мы просим тебя воспользоваться твоей властью. Мы на этом настаиваем.
Да, Агатий чувствовал себя неуютно. На его месте Маниакис тоже чувствовал бы себя весьма неуютно. Если бы патриарх оказался немного более податливым, он бы уступил. Но не тут-то было.
— Позволь мне напомнить, величайший, о данном тобой при вступлении в Видессу обещании не покушаться на основы веры, унаследованной нами от наших отцов, — сказал Агатий.
— Но речь идет не об изменении основ веры, а лишь о заключении брака между родственниками, то есть о небольшом отступлении от правил, — заметил Маниакис. — Мы уверены, что подобные прецеденты уже бывали.
— Тот, кто намерен жить, основываясь лишь на прецедентах, при желании может отыскать оправдание почти любому своему поступку, — ответил Агатий. — Но прости меня, величайший, результаты подобного нарушения законов могут оказаться самыми плачевными.
— Святейший! — сверкнул глазами Маниакис. — Потрудись ответить прямо, отказываешься ли ты выполнить мою просьбу? — Осознав, что ему не удалось удержаться в рамках императорского «мы», он раздраженно топнул ногой по мраморному полу.
— Если так угодно величайшему… — с самым несчастным видом начал Агатий.
— Мне это совсем не угодно! — отрезал Маниакис.
— Если так угодно величайшему, — повторил патриарх, — я, к моему глубокому сожалению, вынужден ответить утвердительно, ибо считаю святым долгом следовать церковным канонам и велениям своей совести.
— Как бы ты ни сожалел сейчас, ты станешь сожалеть гораздо больше в самом ближайшем будущем, — яростно произнес Маниакис. — Ибо клянусь, я найду другого патриарха, более склонного прислушиваться к доводам здравого смысла!
— Да, в прошлом Автократоры не раз расправлялись с неугодными им патриархами, — мрачно согласился Агатий. — Однако если ты, величайший, поступишь так при нынешних обстоятельствах, по известной многим причине, то тем самым неизбежно вызовешь раскол среди духовенства.
— Но империя не может позволить себе пойти на раскол церкви! — непроизвольно воскликнул Маниакис. — Только не теперь!
— Не могу не согласиться со столь очевидной истиной, величайший.
— В таком случае ты просто обязан благословить мой брак с женщиной, которую я люблю, — сказал Маниакис.
— Но она тебе двоюродная сестра, величайший, а это такая степень родства, при которой заключение браков запрещено законами государства и церкви, — повторил свои доводы патриарх. — Если я совершу подобный обряд в Высоком храме, во всех остальных храмах империи обязательно произойдет раскол. Если ты избавишься от меня, то ригористы восстанут против любого более уступчивого прелата, который займет мое место. Если же я уступлю твоим требованиям, тогда те же ригористы восстанут против меня.
Зная, на что способны оскорбленные в лучших чувствах священнослужители, Маниакис был вынужден согласиться с доводами Агатия.
— Но я не желаю жить с Линией вне законного брака. И она этого не желает. Если ты не можешь совершить надлежащую церемонию в Высоком храме, святейший, то позволь какому-нибудь священнослужителю, которому ситуация не кажется столь неприятной, как тебе, провести эту церемонию в Малом храме дворцового квартала. — Маниакису пришлось отступить перед Этзилием. Затем перед Абивардом. И теперь он обнаружил, что ему приходится отступать даже перед Агатием. Но скромная, незаметная церемония бракосочетания была единственной уступкой, на какую он мог пойти.
Агатий покачал головой с выражением искреннего сожаления:
— Ты просишь меня назначить кого-то другого, чтобы этот человек выполнил вместо меня обряд, который я сам считаю греховным, — сказал он. — Прости меня, величайший, но мои убеждения не позволяют мне согласиться на такой недостойный компромисс.
Маниакис тяжело вздохнул. Ему совсем не хотелось смещать экуменического патриарха. Но даже если бы захотелось, подобная попытка безусловно вызовет настоящую бурю среди церковников, от которой вся империя затрещит по швам. А может, даже рухнет.
Агатий словно прочел его мысли:
— Поскольку именно сейчас на долю нашей империи выпали необычайно тяжелые испытания, я призываю величайшего соблюдать особую осторожность в личных делах. Оставь свое намерение нарушить мирские и церковные законы Видессии! Не преступай со своей кузиной границы установленных обычаев и приличий!
— Ты сказал мне то, что счел нужным, — ответил Маниакис. — Но ты меня не убедил. Я буду действовать так, как сочту нужным, и только на меня ляжет вся ответственность за возможные последствия.
— Так и будет, величайший, — грустно согласился Агатий. — Так и будет. Вся ответственность за возможные последствия ляжет на тебя.
* * *
Часть телохранителей Маниакиса вошла вместе с ним в Высокий храм. Остальные, высокие светлокожие белокурые халогаи, не поклонявшиеся Фосу, остались ждать снаружи. Один из них зевнул и сказал, растягивая слова:
