— Сюда придут войска от соседей, из Окаэры. С ними новый командующий. Я выехал раньше, чтобы опередить. Они наверняка уже в Хинаи, — сказал он, — И движутся быстро — первой разумно отправлять конницу, а не пехоту. Верные люди наверняка прислали тебе голубя с южной границы, но он прилетит в Осорэи.
— Если бы ты остался, переслал бы мне весть! — темнея лицом, сказал Тагари.
— Что может сделать и Айю, но какой в этом смысл? Птица могла погибнуть в дороге, а крепость взята в кольцо, так, что оттуда не выбраться вестнику. Я же приехал сам.
— Что ж, тогда здесь и останешься, — Тагари угрюмо поворошил угли в жаровне, по ним пробежали язычки, превращая и без того недоброе лицо в маску злодея. — Айю одному туго придется, но войска Окаэры направятся прямиком сюда, его не затронет. А вот куда поедешь ты, я совсем не уверен.
Я и сам не знаю, что лучше, подумал Кэраи. Сидеть тут с тобой, надеяться, что удастся удержать от непоправимого, и оставить всю провинцию человеку немолодому и слабому? Или махнуть рукой и позволить тебе лишить будущего всех нас в роду?
А еще есть Нэйта, и как поступят они, узнав, что мимо движутся посланные Столицей войска?
Понял, что сказал это вслух. Заметил брошенный искоса взгляд Тагари.
— Я тоже о них думаю, — сказал тот неожиданно доверительно. — Если бы наши прадеды спасовали и отдали им власть, они бы сейчас находились на нашем месте…и не удержали Долину. А я это сделаю.
— Даже сейчас не отступишься, зная, что тебя решили сместить?
Тагари ответил спокойно, чуть свысока, будто неразумному городскому мальчишке:
— Видел я их всех в выгребной яме. Это моя земля, и мой долг ее защищать. Как раз и успею покончить с Мэнго. А заявятся столичные выскочки — буду защищать и от них.
**
Он считал, этот веселый и не очень-то умный мужчина, что Лиэ все бросили, что она одинока. В чем-то он был даже прав — после смерти Тори она оказалась в стороне от дел. Следила издалека, словно сова из чащи за деревней. Знакомства нужные поддерживала. На всякий случай — вдруг пригодится?
Вот, пригодилось.
— Атога плевать хотел на Сосновую, идет он к Срединной не потому, что замешкался вестник. Это сказочка для глупцов. И так удачно совпало, сейчас там одни оружейники. Те, конечно, могут похватать сабли и копья, но толку? Не воины.
Нынешний ее приятель торговал сушеной и свежей рыбой, поставлял ее в Срединную; его сети перегораживали Кедровую реку во многих местах. Но он и не подозревал, что сам давно в сетях молодой вдовушки.
Вдовам, да еще и богатым, и не слишком знатным, и не обремененным родней жилось куда свободней, чем замужним женщинам и их дочерям. Большей свободой пользовалось разве что крестьянки и, разумеется, обитательницы Веселых кварталов — только высшего ранга, за низшими ой как следили. Но все-таки была некая черта, которую не следовало переступать, и Лиэ осознавала ее прекрасно.
Пока ее приятель довольствовался лишь прогулками под сенью деревьев, Лиэ не впускала его даже в дом, отговариваясь тем, что не хочет сплетен. Вот как сейчас, сидели в одном из городских садов, в ажурной беседке.
Он терпел, надеясь, что со временем она станет благосклонней. И, норовя задобрить, рассказывал разное. А послушать было что — этот торговец давно служил Нэйта. Теперь совсем потерял осторожность, ослепленный сиянием прекрасных глаз и надеждой на то, что вскоре разбогатеет, и кто знает — может, получит какую-нибудь важную должность?
— Значит, и впрямь Нэйта решились на переворот? — молодая женщина покусывала губы, исколола ноготками подушечки пальцев, но милая улыбка не сходила с ее лица.
Еще бы он все не рассказывал ей! Не только одними чувствами подогреваемый — тут пригодились и травки Лиэ, способные настроить на нужный лад. Ничего серьезного, ни один суд не осудил бы ее.
Нянька Лиэ большую часть жизни прожила в Веселом квартале, и разные травки и порошки знала великолепно. Мать Лиэ проявила мудрость, настояв на том, чтобы подобную женщину взяли в наставницы ее дочери — на этом потеряла любовь половины родственников, но приобрела кое-что большее для девочки. И вот она удачно вышла замуж, и еще удачнее умер муж… тут она были ни причем, хотя подумывала, признаться.
После этого Лиэ своим положением пользовалась охотно. Пока был жив Тори, она с удовольствием заводила знакомства разной степени обременительности, но потом потеряла ко всему интерес. Только о мести думала, и чувство это порой пригасало, порой снова вспыхивало.
Вот как сейчас.
Странно… уж влюблена она в старого тритона не была вовсе. Хотя какой Тори старый… даже волосы лишь кое-где снегом припорошило.
Странно думать о нем как о мертвом. Он был… слишком умным и хитрым для этого. К Лиэ относился как к дорогой племяннице — внешне. Если и крыл ее про себя последними словами, или считал полной дурой, то виду не показывал. Хотя дурой нет, это вряд ли.
После неудачи с Кэраи молодая вдова незаметно оказалась вне круга доверия. Так и не успела в него вернуться.
А сейчас — ох, как бы она полезна была Тори! Или даже Кэраи — но один мертв, другой уехал.
Нет, не сумела она притвориться как следует, новость жалила, как оса. Рыботорговец перемену в ее настроении ощутил, но не придал ей значения.
— Ты как будто задумалась — о чем же? — спрашивал, весело ловя одну из тонких полос ее пояса, с которой играл ветер.
О, да, ведь женщине лишь в одном случае может быть дело до власти — если эта власть в руках ее отца или мужа. А для одинокой вдовушке все его россказни должны служить сплетней, поднимающей престиж рассказчика, и не более.
Осталось либо молчать, либо поспешить к Кайоши Аэмара, вдруг он еще не прознал о таких новостях и не захочет отдать провинцию давним противникам.
Эх, Тори, Тори… неугомонный дух твой наверняка витает над здешними улочками.
Вьюнок обивал резную решетку светлого дерева; пока только листья его зеленели, для цветов было рано. Желтая с четными пятнами бабочка упорно перелетала с одной плети на другую, надеясь найти нектар. Глупая… Лиэ наблюдала за ней, препровожденная в комнату для приема гостей. В этом доме ей приходилось бывать — но и в самом деле лишь гостьей, и при жизни мужа раз или два, и после. Тут она не разговаривала о делах, только приглядывалась к тем, на кого указывал Аэмара-старший.
По еле слышному шелесту одеяний, жестких от золотого шитья, Лиэ поняла, что хозяин вошел. Она обернулась поспешно — не из-за страха или почтения, но спеша поделиться вестями.
Кайоши Аэмара походил на уменьшенную и похудевшую копию Тори. Он был привлекательней внешне, но Тори, при всей его грузности, усталости не ведал и умел обаять камень. Брат по крови, разные матери…
Этого человека она знала плохо. С Тори они ладили, но глава Дома затмевал всех. Теперь Лиэ могла отойти в сторону, никто бы ее не побеспокоил, но речь шла о Нэйта.
— До чего докатилась наша провинция, — сказал Кайоши, когда Лиэ закончила речь, несколько более пламенную, чем хотела, — Как в древние времена, когда и брат шел на брата с ножом, а уж про разные семьи нечего и говорить. Если и впрямь Атога такой мерзавец и бросил своего генерала и своего товарища по оружию, он не стоит и доброго слова.
Все, больше Лиэ ничего не услышала. Ее весть принята, а остальное вдовушки не касается. Как та недавняя бабочка на окне — принесла на лапках пыльцу, и лети себе дальше. А есть ли от той пыльцы польза, и был ли цветок…
Разумеется, Кайоши не выставил ее за дверь. Вышколенные служанки в яблочно-зеленых платьях, цветах Аэмара, принесли всячески нагруженные подносы. Угостил, поговорил о городских новостях и всякой всячине: лето обещает быть жарким, заморские торговцы совсем перестали заходить в Хинаи — не видать пряностей в этом году; а кстати, слышала ли она, что на севере облако в виде красной рыси почти час висело над долиной? Поди разбери, это она в крови или просто малиновая, знак Дома Таэна. Небеса любят посылать знаки, подлежащие двоякому толкованию!
