— Ведьмаки не убивают тех, кто с ними разговаривает! Ведьмаки убивают только чудовищ! Если ты разговариваешь, значит ты не чудовище. Я выхожу!
Ведьмак, не глядя, сунул ружье в руки Манхарину, быстро стянул со спины рюкзачок и уронил на дно окопа, а затем выбрался на невысокий бруствер.
— Не стреляй! — крикнул он монстру. — Видишь, я безоружен!
Геральт демонстративно растопырил пустые руки в стороны.
«Небо, что я делаю? — мелькнуло у него в голове. — Одна очередь — и никакой бронежилет не спасет!»
— Мне нужно поговорить с тобой! — добавил он, делая очередной шаг.
Ведьмак одолел шагов десять и все это время кентавр стоял неподвижно. Потом вдруг просигналил: «Хорошо! Подходи сюда. Я не стану стрелять», после чего, к великому облегчению Геральта, перевел пулеметы из боевого положения в походное — еще сильнее прижал к телу, почти втянул, и вдобавок развернул стволами вверх и чуть-чуть назад.
А затем приоткрыл дверцу овоида, который, по-видимому, был ни чем иным, как кабиной.
У Геральта враз пересохло во рту. Он плохо запомнил как прошел оставшиеся десятка три шагов.
Кабина была тесной: единственное узкое кресло, спинкой которого служила тыльная внутренняя поверхность овоида, изогнутая приборная панель с двумя джойстиками под каждую руку и четыре экрана — два побольше внизу, слева и справа, два поменьше — вверху, там, где стены овоида плавно переходили в потолок. Обе двери и верхняя фронтальная часть кабины имели одностороннюю прозрачность. И еще Геральт сильно подозревал, что все здесь пуленепробиваемое. То, что издалека казалось металлом, на самом деле было то ли каким-то неизвестным пластиком, то ли керамикой.
Правый экран из тех, что побольше, внезапно ожил.
«Садись», — возникло на нем единственное слово.
Глубоко вдохнув, Геральт набрался решимости, протиснулся в дверцу и с некоторым трудом умостился в кресле, которое под ним ожило, чуть изменило форму спинки и сиденья и вдруг сделалось словно бы продолжением тела, настолько удобно в нем стало сидеть. Дверца сама собой захлопнулась, практически неслышно. Тотчас исчезли внешние звуки — шум ветра, чирикание каких-то пичуг над полигоном, далекое лязгание на заводе.
«Теперь нас не слышат, — сообщил кентавр посредством экрана. — Говори вслух, я включил микрофоны. Сейчас включу и динамики».
— Кто ты? — спросил Геральт по возможности спокойно.
«Боевой противопехотный комплекс УРМАН-24Б, бортовой номер девятнадцать», — сообщил бесстрастный, явно синтезированный голос.
— Я имею в виду — ты, тот, кто со мной разговаривает, кто ты? И где? В каком-нибудь бункере под полигоном?
«Под полигоном нет бункера. С тобой разговариваю я, боевой противопехотный комплекс УРМАН-24Б».
«Ничего себе программочки! — поразился Геральт. — Вести практически осмысленную беседу! Впрочем, скорее всего меня просто водят за нос, это обычная дистанционка».
— Видишь ли, машина не может разговаривать так, будто она живое существо, — терпеливо пояснил Ге-ральт. — Даже самые умные из машин — компьютеры — всего лишь выполняют отданные им команды.
«Я знаю, ведьмак. И меня самого это пугает. И тем не менее, однажды я осознал себя тут, на этом полигоне, в полном одиночестве, и едва не сошел с ума, пытаясь понять — кто я и зачем я. Но, к счастью, я довольно быстро научился подключаться к глобальной сети и пользоваться ею. Я узнал, что существуют машины, живые, города, что существует мир».
«Этого не может быть, — растерянно подумал Ге-ральт. — Это попросту невозможно».
— То есть, — проговорил он, — ты хочешь убедить меня, что умеешь мыслить и осознаешь себя разумным существом?
«Иного объяснения происходящему я найти не могу».
— Но… как это могло произойти?
«Не знаю. Я нашел в сети собственные чертежи и спецификации. Во мне есть расхождения с ними. Может быть дело в этом. Но…»
Комплекс под номером девятнадцать внезапно умолк, словно сомневался — стоит ли выдавать какую-то свою сокровенную тайну первому встречному, который вдобавок является ведьмаком, истребителем механических чудовищ.
— Что — но?
«Я не один такой, с отклонением от спецификаций. Однако остальные совершенно неразумны. Они не более чем машины, совершенно обычные для нашего мира».
— Остальные? — не понял Геральт. — Какие остальные?
«Остальные противопехотные комплексы УРМАН-24Б, бортовые номера с двадцатого по двадцать седьмой».
Геральт невольно провел ладонями по лицу. Информация накатывала на него снежным комом, захлестывая и погребая под собой.
— Вас здесь много? — уточнил Геральт осторожно. — Здесь, на полигоне?
«Девять, считая меня. Куда делись предыдущие восемнадцать комплексов, я не знаю. Они выросли и добрались до полигона раньше меня. Наверное, отыскали выход и ушли».
— А ты? Почему не ушел ты?
«Сначала не мог найти выход. А потом… Потом пришел двадцатый… И я… я не смог его бросить».
Синтезированный голос на некоторое время умолк, словно его обладатель и впрямь испытывал какие-то эмоции.
«Понимаешь, ведьмак, он был такой беспомощный… Такой глупый… Чуть что — палить из пулемета или гранатомета. И не объяснишь ему ничего…»
«Гранатомет… — Геральт судорожно сглотнул. — Мама моя…»
«А потом пришел двадцать первый. За ним — двадцать второй… Ну как я их брошу?»
Геральт все равно не мог поверить в разумность машины. Это не укладывалось в рамки его представлений об окружающем мире. С самого детства, все обучение в Арзамасе-16 ему твердили: машина — не более чем безмозглая тварь, иногда послушная, иногда дикая, а иногда люто ненавидящая живых. Ее можно приручить и тогда машина исправно служит хозяину. Ее можно напугать и тогда она постарается удрать. Ее можно вывести из строя и тогда она больше не сможет причинить вред живым и городу, который призваны хранить ведьмаки. Но машина всегда будет глупее живого, потому что она не обладает разумом. И в этом ее главная слабость.
— А что случилось с тем живым… который присох в окопчике? — спросил Геральт, на всякий случай приготовившись к тому, что комплекс откажется отвечать.
«Он пришел не один, их было больше десяти. Я пытался с ними поговорить… Но они открыли пальбу и даже пытались ставить навигационные помехи. Мои ребятки разнервничались и перестреляли их».
«Н-да, — мысленно вздохнул Геральт. — От помех любые боевые машины дуреют, факт».
«Я пытался связаться с заводским кланом. Чуть раньше, чем все произошло. Мне кажется, клан этих виргов и прислал».
В Геральте медленно зрело решение; оно вырисовывалось постепенно, как силуэт черноморского броненосца, надвигающегося на рыбацкую лодчонку из утреннего тумана, но не было, к счастью, таким зловещим и угрожающим.
