— Кого-кого? — не понял Олег.
— Ну Караваиху — жену первого… Так вот, Валька рассказала, что Караваиха ей по секрету сообщила, что, мол, какой-то предсказатель из Монастыря сообщил…
— Ничего не понял, — растерянно сказал Олег, — что за монастырь, какой предсказатель?
Тамара Васильевна молча помешивала в чашке чай. Только звяканье ложечки нарушало тишину. Чувствовалось, что осторожность борется в ней с желанием поведать гостю нечто весьма интересное. Наконец последнее, видимо, пересилило, и она продолжила свой рассказ.
— Вы недавно в Тихореченске, — вкрадчиво начала она, буравя Олега своими глазками, которые вдруг стали пронзительными и яркими, — и поэтому не знаете, что такое Монастырь. — Олег согласно кивнул, подтверждая, что не знает. — Монастырь, — пояснила Тамара Васильевна, — это психиатрическая лечебница, но не простая, а специальная, находится там, говорят, народ со всей страны, но городских не держат… А что за народ, — официальным тоном заявила она, — я не знаю и знать не желаю. Но будто бы, — тут голос ее стал доверительным, — народ не простой. Валька Скопидомова — золовка нашей географички Натальи Сергеевны. Так она, Валька то есть, и узнала…
Рассказ литераторши стал несколько сбивчивым.
— Короче, Вальке под большим секретом сообщила Караваиха, а ей муженек рассказал, что в Монастыре лежит некий предсказатель, он и дал знать, что школа рухнет. Не хочу, будто бы говорит, чтоб люди невинные пострадали, хоть Советскую власть и не жалую. А предсказатель этот к нам с самых верхов прибыл, — тут Тамара Васильевна показала пальцем в потолок. — Вроде там в немилость впал, поэтому его сюда и сослали. Сюда многих ссылали, — с гордостью добавила она.
Олег слушал эти речи и не знал, что и подумать.
«Вздор какой несет баба, — размышлял он, — однако есть в этом что-то… Вдруг все правда? Да нет, обычные провинциальные выдумки».
— За что купила, за то и продаю, — неожиданно сказала Тамара Васильевна, по бегающим глазам гостя поняв, что ей не верят. — Тут, молодой человек, такое иной раз случается, чего и в столицах не бывает, — уж поверьте мне, всю жизнь здесь прожила.
— Да нет, — сказал Олег, — отчего же, я вам верю…
— Верите, не верите, — усмехнулась литераторша, видимо, уже жалея, что сказала лишнее, — поживете здесь и не такое узнаете. И все же я надеюсь на вашу порядочность, — тихо добавила она, провожая Олега.
Тот молча кивнул. В голове у него от всего услышанного был полный бедлам.
На следующее утро он, стараясь не встречаться глазами с Тамарой Васильевной, наскоро отметился возле развалин школы и, захватив с собой еду и термос с чаем, отправился в облюбованный овраг.
Погода стояла по-прежнему ясная, тихо журчал ручей, кусты шиповника, которым зарос овраг, были усыпаны ягодами цвета запекшейся крови.
Олег развел небольшой костерок. Синий дымок поднимался вверх, Олег поджаривал на прутике кусочки колбасы, было ему так хорошо и спокойно, как не было еще ни разу в этом городе. Но мысли все возвращались и возвращались к рассказу Тамары Васильевны.
Насколько все услышанное — правда? На тридцать, пятьдесят процентов? А может быть, от начала до конца?
Предсказатели, прорицатели… Их всегда было много на Руси. Взять хотя бы Авеля… Олег вспомнил факультативы профессора Заволотского в университете. По Авелю он даже писал курсовую… Хотя профессор ее и похвалил, но отметил, что в ней слишком много авторской фантазии. А как же без фантазии, ведь материалов по Авелю раз-два и обчелся? Но он вроде бы проштудировал все. Итак, что там было с этим монахом?
Отступление второе Авель
Об Авеле известно и много, и мало. В свое время толки об этом человеке шли чуть ли не по всей России. Его предсказания вселяли страх и надежду. О них судачили и в петербургских дворцах, и в домах простолюдинов. С ним искали встречи знатные вельможи, иерархи церкви, масоны и разные авантюристы. Одни жаждали получить мистические откровения, другие — узнать свою судьбу, третьи — разбогатеть при его помощи.
Однако Авель, или просто Василий Васильевич, как его звали до пострижения в монахи, не очень-то стремился к славе. Светские радости его почти не интересовали, а в последние годы жизни он и вовсе перестал общаться с мирянами. Заключенный по приказанию Николая I в монастырь, он вел уединенный даже для схимника образ жизни. Писал что-то в своей келье или копался в монастырском огороде. Доступ к нему был строго ограничен, за чем следил специально приставленный жандарм. Тут же, в монастыре, он и скончался, прожив без малого девяносто лет.
А началось все с того, что староста одной из деревень помещика Зайцева доложил своему барину, что в деревне завелся пророк.
— Какой такой пророк? — в изумлении спросил Зайцев.
— Да Васька, кузнецов сын.
— И что же он напророчил? — усмехаясь, спросил отставной гвардейский поручик.
— Страшно сказать, — шепотом произнес староста.
— Ну же! — подбодрил Зайцев.
— Вещает мерзавец, — так же шепотом продолжил староста, — что матушка-государыня вскорости помереть изволят.
— Интересно, — тихо произнес Зайцев, — а когда именно?
— Через два года, батюшка-барин, так этот недоумок говорит. И день, и час называет…
— Даже час? — деланно удивился Зайцев. Потом прикрыл глаза и задумался. Бывший гвардеец был не труслив, однако ситуация была не из простых. Молчал и староста. Хитрый мужичонка прекрасно понимал, что поставил барина в неловкое положение.
— А приведи-ка мне этого пророка, — наконец сказал Зайцев.
Через полчаса тот был доставлен.
— Ты пока иди, — кивнул Зайцев в сторону переминавшегося с ноги на ногу старосты. Тот охотно выскочил за дверь.
Барин разглядывал стоящего перед ним парня. Стоит, опустив голубые глаза книзу. На кликушу нисколько не похож…
— Ну, Василий, — наконец сказал барин, — знаешь, зачем я тебя позвал?
Парень молча кивнул головой.
— Значит, знаешь, — Зайцев с интересом разглядывал детину, — ну да, ты же пророк. А знаешь, какое наказание ждет тебя за твои дурацкие речи?
Парень молча пожал плечами.
— Странно, — насмешливо сказал Зайцев, — уж об этом мог догадаться и не обладающий даром пророчества. Выпорю! Чтоб не болтал лишнего. Для твоей же пользы. Потому как, узнай про твои речи там, — он показал пальцем вверх, — думаю, простой поркой не отделаешься. Но мне, знаешь ли, не особенно хочется терять такого работника, как ты.
Про слова дерзкие и слышать не хочу…
Не интересно мне это. Но предупреждаю, услышу еще что-нибудь подобное, пеняй на себя. А теперь ступай на конюшню.
