– Я не хочу в Башню! – упрямо проорал Хендрик.
Оскар безмятежно подцепил двумя пальцами горсть капусты и понизил голос до зловещего шепота:
– Не хочешь? Ну и не надо. Знаешь что, племянничек: а вернусь-ка я в тот славный городок, где мы с тобой встретились. Навещу монахов, помолюсь, заберу 1000 монет – и на покой. В конце концов, сколько можно быть дипломатом? Хендрик, а почему у тебя вдруг стало такое странное перекошенное лицо? Ах, да! Ты же у нас страдаешь от разбитого сердца! Не надо, малыш. Пустое. Плюнь на все эти глупости и беги на конюшню. Думаю, Подлюка достаточно отдохнула.
Страдающий от разбитого сердца граф вмиг протрезвел. Не имея возможности высказать вслух все, что думает о коварстве дядюшки, он молча заскрипел зубами и от злости буквально впрыгнул в свой костюм. От хлопка входной двери на столе подпрыгнули бокалы, а с вывески над крыльцом сорвалась еще одна буква. Теперь трактир стал называться еще короче: «Дырявый буб».
Владелец насильственно переименованного заведения Солли не обратил на это никакого внимания. Он стоял, комкая бесформенную кучку черного шелка, и не мог поверить своему счастью.
Оскар деликатно, но настойчиво вынул из судорожно сжатых рук старого друга мантию и расправил ее. Через всю грудь, частично переползая на спину, тянулось вышитое золотой нитью имя «Кендрино».
– Был Кендрино, стал Кендр,– довольно сказал Оскар, макая палец в сажу и замазывая лишние стежки.– Или Хендр, что практически одно и то же. И ты еще боишься, что кто-нибудь раскроет наш невинный трюк? Ха! Дети похожи, как два яйца, снесенные одной курицей! Если твоему сыну завить волосы, укоротить нос и немного испугать его, чтобы глаза стали круглей,– родная мать от моего племянника не отличит. Это судьба, Солли.
Только наивный обыватель полагает, что работный рынок почти ничем не отличается от продуктового. Работный рынок – не просто площадь, где одни предлагают свои руки, а другие их покупают. Это место, где на тесном пятачке сосредоточены тайные обиды на жизнь, надежды на лучшее будущее, гордое осознание собственного превосходства над другими или усталое безразличие. Здесь не пахнет пряностями или душистыми фруктами. Воздух над работным рынком наполнен терпкостью трудового пота, жаркими испарениями разгоряченных тел и дымом жареных колбасок с душком, которыми торгуют лоточники. Независимо от времени года на работном рынке всегда душно, шумно и тесно.
Вытолканный из кустов твердой отцовской рукой Филипп попал в настоящий водоворот. Вокруг него бежали, подпрыгивали, кричали, толкались десятки людей, жаждущих быть нанятыми на работу. Строители, сборщики урожая, наемные убийцы, ткачихи, поденные рабочие, прачки, анонимные доктора и вышивальщицы – в это ясное сентябрьское утро ярмарка была полна «ловцами». «Зверей» же было не так много, и они были переборчивы.
Филипп бестолково топтался на одном месте, не зная, куда девать свои нескладные длинные руки. Наконец он выставил их перед собой, став похожим на перепуганного зайца и чувствуя себя примерно так же.
Начало новой жизни пока не задалось. Его сумку пинали столько раз, что он был практически уверен– ни одного целого грифеля в ней уже не осталось. Табак, который он купил у лоточника для храбрости, почти весь просыпался на землю. Скрученная дрожащими пальцами сырая самокрутка сначала никак не хотела раскуриваться, а потом намертво приклеилась к губе.
Чтобы привлечь к себе внимание, Филипп стал нервной подпрыгивающей походкой прохаживаться вдоль кустов взад-вперед, надеясь, что отец успевает двигаться вместе с ним. Судя по чертыханиям и характерному треску ломающихся веток жасмина, Стульс-старший пока успевал.
– Ищешь работу, малыш? У-у, какие хорошие длинные руки! – Сердце Филиппа ухнуло в пятки, пока невысокий надушенный крепыш с кудрявыми бакенбардами по-хозяйски ощупывал его плечи и локти.
Из кустов послышался такой душераздирающий кашель, словно там умирал туберкулезник.
С опозданием заметив табличку на куртке нанимателя «Фекальс и сыновья. Утилизация твердых и жидких отходов», Филипп отпрыгнул от золотаря и чуть не угодил под копыта серой лошади.
Верхом на ней восседал очень красивый и совсем еще молодой мужчина, почти ровесник Филиппа. В тот момент, когда лошадь уже нависла над рыжей головой юноши, он осознал: вот он – предсмертный миг удачи. На всей площади не найдешь господина приличней и иностранней, чем выглядит этот. Неудивительно, что судьба буквально швырнула их навстречу друг другу, оформив это событие внешне как маленькую катастрофу. Прощай, папа.
Филипп обреченно зажмурил глаза, но в последнюю секунду лошадь вдруг грациозно подпрыгнула «на носочках». Тяжелое копыто пронеслось в миллиметре от лица Филиппа и направилось в сторону скрипящей тележки развозчика разливного пива. К сожалению, торговец успел заметить опасность, когда было уже поздно. Толстяк с характерным животиком засуетился, но тележка неумолимо тащила его со всей силой инерции на таран.
Конское копыто врезалось в бочку. Колеса тележки раскатились в стороны, железные обручи с треском лопнули. Хмельной взрыв потряс площадь, окатив ткачих, сборщиков урожая и поденных рабочих волной пива. Мокрый по пояс Филипп счастливо засмеялся и выкрикнул:
– Сэр! Вы случайно не ищете…
– Слугу! – перебил его господин, брезгливо стряхивая с рукава желтые капли.– Вот черт, только вычистил! Я еду на учебу. Срочно ищу слугу, согласного несколько месяцев поработать в глухом местечке вдали от дома! Полное обеспечение, оплата по договоренности…
– Согласен! – выпалил Филипп.
– Погоди, торопыга, у меня есть важный вопрос. Ты знаком с сыном держателя «Дырявого бубна» Кендрино?
– Нет… – удивленно протянул Филипп.
– Значит, подходишь! – коротко отрубил Хендрик, и сделка состоялась.
За кустом жасмина раздался вздох облегчения старшего Стульса.
Подлюка ласково опустила свою голову на плечо Филиппу. Со стороны могло показаться, что она собирается поцеловать юношу, но это было не так. Большие теплые губы лошади осторожно вынули изо рта мальчика самокрутку. Лошадь блаженно чмокнула и выпустила из ноздрей две горячие струйки дыма.
– Она… она курит? – с нервным смешком спросил Филипп.
– Ну что ты! Как ты мог такое подумать! Просто старушка любит вкус табака. Согласись, нельзя осуждать добропорядочную лошадь только за то, что она позволяет себе время от времени побаловаться окурком. Садись позади меня, не бойся, ты ей понравился. Подлюка, в трактир!
– Я буду работать в трактире? – обеспокоенно переспросил Филипп, взлетая на спину лошади и стараясь говорить как можно громче и отчетливей, чтобы услышал отец.
