— Дорогой, уже все спят. И тебе надо, — тёплая ладонь легла на плечи. Не вовремя. — Ты какую неделю допоздна засиживаешься. На себя уже не похож: осунулся, круги под глазами. Даже бессмертным иногда нужно отдыхать.
— Погоди немного. Надо закончить, — небрежно отмахнулся он.
— Завтра закончишь. Кодекс никуда не убежит.
— Завтра может не быть времени. Вот-вот придёт зов о помощи, и я должен буду всё бросить и бежать туда.
— Ты не можешь спасать всех постоянно. Тебе нужно отдохнуть, хотя бы поспать.
— Ты не представляешь, какого это, когда твою голову раздирают тысячи тысяч голосов и ты никому не можешь отказать. Потому что назавтра он придёт к тебе и скажет: что ты за бог, раз оставил меня в беде?
— Я скажу ему, что это я виновата. Я чёрная ведьма и навела на тебя беспробудный сон, поэтому отныне со своими проблемами им придётся справляться самим.
Леси. Любимая. Жена. Она умела заставить улыбнуться, даже когда на душе скребли кошки. Он притянул её ладонь к губам и поцеловал тоненькие пальчики, каждый по отдельности.
— Не нужно, иначе твоё сердце пронзят тысячи тысяч клинков ненависти. Не хочу, чтобы ты страдала. Как-нибудь справлюсь. Сам.
— Но это слишком для одного.
— Человека, ты забыла добавить. Но я не человек, сколько бы ни пытался быть на вас похожим. Они никогда этого не забудут. Они пеняют мне даже на то, что у меня нет наследника.
— Я могу привести к тебе молодую и сильную землепашку. Их почва всегда была более всхожа, чем у таких, как я.
— Перестань, а? — раздражение выплеснулось наружу. — Мы уже сотню раз это обсуждали. Это у меня проблемы — не у тебя. Младшие боги не могут иметь детей. Даже если я отринул благодать, это не значит, что я перестал быть одним из них.
Леси убрала руку и горестно вздохнула. Он пожалел о своей вспышке. Она не виновата.
— Иди спать, правда. Я скоро приду. Обещаю.
— Люблю тебя.
— И я.
Он остановился лишь для того, чтобы послушать, как негромкие шаги и шорох одежды удаляется и гаснет. Едва обмакнул перо в чернильницу, как оно надломилось пополам. Приближался очередной зов. Как же он устал от этого!
Боль оглушила, как будто лопнула натянутая струна и выстрелила прямо в руку. Он только успел заметить, как пол летит прямо в лицо. Удар выбил дух. В глазах потемнело. Лишь клочок света освещал сидевшую на коленях фигуру. Смердело отравленной гниющей плотью. Взметнулась медь волос, голова повернулась, чтобы окинуть его презрительным взглядом едких птичьих глаз.
— Спасаешь всех, кого не лень, а о своей крови забыл? — всё так же зло, как и когда они расставались, выкрикнул брат. — Смотри, это твоя вина!
Брат развернулся и показал то, что держал на руках.
Сознание толчком вернулось в тело. Вместо Кодекса он черкнул короткую записку, от содержания которой самому становилось муторно. Привычно впечаталась в ладонь руна «исаз» на эфесе меча. Этот зов был последним. Он уходил. Навсегда.
...
Отгремели зарницы последней битвы. Он хотел уйти, но не мог. Собственный отец пригвоздил к обледенелым каменным плитам саркофага.
— Отпусти! Я никогда не желал этой участи. Я уже сделал всё, что мог, что должен был и даже больше. Мне незачем жить. Я хочу отдохнуть! Ну, пожалуйста!
— Так уж незачем? — снисходительно улыбнулся отец.
Как в детстве, когда Безликий ошибался или говорил глупости. Не поумнел с тех пор.
Тяжёлая ладонь легла на лоб. Сознание засасывало в узкий тоннель. Отец хочет дать шанс попрощаться? Зачем? Прощания всегда выходили горькой отравой.
Тьма окутала его. В столбе света ложе со скомканными простынями. Не понимая, Безликий подался вперёд, ближе. Светлые волосы расплескались по подушке, образовав бутон. По бледному лицу градом катился холодный пот. Лихорадочно блестевшие серые глаза вперились в него, как будто на грани жизни и смерти Леси смогла увидеть его призрак.
— Тужьтесь, ваше величество, последнее усилие — я уже вижу головку! — донёсся бодрый голос повивальной бабки.
— Я смогла. Для тебя... — вместо стона сорвалось с бескровных губ.
Громом по ушам ударил младенческий крик.
— Радуйтесь, ваше высочество, у вас сын. Прекрасный синеглазый мальчик.
Леси протянула руку, но ладонь Безликого прошла сквозь неё.
— Я не смог.
В серых глазах отражались его слёзы. Повитуха уже совала Леси в руки орущий свёрток, но Безликий не успел заглянуть внутрь. Не успел увидеть собственное чадо.
— Так уж незачем? — повторил отец, улыбаясь.
— Я не понимаю. Правила и...
— Ты сам поменял их, когда прошёл по нетореной тропе. Так не бойся с этим жить. Отныне ты отец, и за всё отвечаешь сам. Будет трудно, но ты справишься, иначе нетореные тропы не выбрали бы тебя.
Отец растворился, ушёл в вечность, а Безликий, наконец, уснул долгим беспробудным сном.
...
Лик получился удивительным, почти живым, похожим на жену и на Лайсве одновременно. Жаль, что Безликий не смог остаться с ними. Его участь, его кара — вечное одиночество.
Солнечный зайчик заскочил в решётчатое окно, пробежал по полу и осел на лице. Безликий прищурился, отвыкнув от света. Хлопнули крылья. На карниз опустилась белая горлица и громко курлыкнула, привлекая внимание. Безликий протянул руку. Горлица протиснулась между решёток, села на запястье и потёрлась клювом об щёку.
— Ты?.. — признавая, но страшась поверить, выдохнул он. — Леси, ты вернулась ко мне? Ты простила меня?
«Я никогда на тебя не обижалась. Это ты не мог себя простить. Это ты отгородился от всего мира. Это ты не пускал меня к себе так долго», — отозвалась горлица.
Безликий легонько гладил белые перья и впервые за долгое ощущал умиротворение, как будто, наконец, обрёл утраченную целостность.
