Слуга прошел в соседнюю комнату, чтобы сообщить хозяину о приходе гостей. Доктор Грейстил шепнул сестре, что слуга выглядит очень прилично. — Тетушка Грейстил согласилась, заметив, однако, что сюртука на нем нет. Далее она заметила, что слуги всегда норовят ходить без сюртука; если они служат у одинокого джентльмена, то эту дурную привычку некому исправить. Тетушка Грейстил предположила, что еврейский джентльмен — вдовец.
— О! — негромко воскликнул доктор Грейстил, заглядывая в приоткрытую дверь. — Мы застали его за обедом.
Почтенный еврейский джентльмен был одет в длинный запыленный черный сюртук и носил пышную серо-седую курчавую бороду, голову же его венчала маленькая черная шапочка. Сидел он за длинным столом, покрытым белоснежной скатертью, немалую часть которой засунул за ворот сюртука вместо салфетки.
Тетушка Грейстил выразила недовольство тем, что доктор позволяет себе подглядывать сквозь щель в двери, и даже ткнула брата в бок зонтиком. Однако доктор Грейстил прибыл в Италию для того, чтобы увидеть все, что только можно увидеть в этой стране, и не понимал, с какой стати должен делать исключение для еврейских джентльменов, занимающихся своими делами в собственных домах.
Данный еврейский джентльмен явно не собирался прерывать обед ради того, чтобы принять не известную ему английскую семью; он, видимо, объяснял слуге, что им сказать.
Слуга вернулся в первую комнату и начал что-то говорить синьору Тосетти, а когда закончил, синьор Тосетти низко поклонился тетушке Грейстил и объяснил, что пожилую даму, которую они ищут, зовут синьора Дельгадо, и живет она на самом верхнем этаже дома. Синьор Тосетти возмутился, что никто из слуг еврейского джентльмена не собирается ни проводить гостей, ни объявить об их приходе, однако добавил, что все они — отважные путешественники и сумеют найти дорогу по лестнице.
Доктор Грейстил и синьор Тосетти взяли в руки по свече. Лестница тонула во мраке. Они миновали множество дверей, которые, несмотря на то, что казались вполне приличными, несли на себе некоторый отпечаток низкорослости: для того, чтобы вместить как можно больше жильцов, дома в гетто строились с большим количеством этажей, но очень низкими потолками. За первыми дверьми слышались разговоры, а за одной мужской голос пел на непонятном языке грустную песню. Потом они дошли до дверей, которые оставались открытыми, и сквозь них можно было увидеть только темноту, да еще ощутить холодный, сырой сквозняк. Последняя дверь, однако, была закрыта. Они постучали, но ответа не последовало. Они громко оповестили, что пришли навестить миссис Дельгадо. Снова тишина. После того как тетушка Грейстил сказала, что глупо тащиться в такую даль, чтобы уйти ни с чем, они толкнули дверь, которая оказалась не заперта, и вошли.
Комната — вернее, просто чердак — красноречиво свидетельствовала о старости и бедности обитательницы. Все в ней было сломано, разбито или порвано. Краски или выцвели, или потемнели до серого. Единственное крохотное оконце было открыто в вечернее небо, и сквозь него в убогое жилище заглядывала луна; казалось странным, что она — с таким чистым белым лицом и пальцами — снизошла до жалкого закутка под крышей.
Однако не из-за этого доктор Грейстил занервничал, затеребил шейный платок, сначала покраснел, потом побледнел и начал лихорадочно хватать ртом воздух. Больше всего на свете доктор Грейстил ненавидел кошек — а их в комнате было великое множество.
Посреди комнаты, в окружении кошек, на пыльном деревянном стуле сидела очень худая особа. Хорошо, что Грейстилы, как сказал синьор Тосетти, оказались и впрямь отважными путешественниками, ибо человека нервного миссис Дельгадо могла бы привести в ужас. Она сидела очень прямо, словно чего-то ждала, однако от старости ее тело почти утратило сходство с человеческим и сделалось похожим на других живых существ. Руки, неподвижно лежащие на коленях, были так густо покрыты бурыми пятнами, что их можно было принять за рыб. Белая, почти прозрачная старческая кожа в сетке морщин и вздувшихся сосудов напоминала паутину.
Хозяйка не поднялась, чтобы приветствовать посетителей, да и вообще никак не показала, что заметила их. Возможно, она просто не расслышала, как они вошли, потому что, хотя в комнате и стояла тишина, безмолвие полусотни кошек — нечто совершенно особенное, составленное из пятидесяти индивидуальных безмолвии.
Грейстилы и синьор Тосетти, как люди практичные, сели, кто где мог, в ужасной комнатенке, и тетушка Грейстил, с доброй улыбкой пожелав всем устраиваться поудобнее, обратилась к старушке:
— Надеюсь, дорогая миссис Дельгадо, вы извините нас за вторжение, но моя племянница и я хотели доставить себе удовольствие навестить вас.
Тетушка Грейстил минуту помолчала — на случай, если пожилая дама захочет что-нибудь произнести в ответ, но та не сказала ни слова.
— Как у вас здесь свежо, мадам! Одна моя подруга — мисс Уайлсмит — живет в комнатке на верхнем этаже дома на Куинз-сквер, в Бате. Ее комната очень напоминает вашу, миссис Дельгадо. Так вот, она утверждает, что летом не согласилась бы поменяться на самую лучшую квартиру в городе, потому что ей достаются все дуновения, которых не получает никто из жителей города. Пока другие задыхаются в богатых жилищах, она наслаждается свежим воздухом. У нее так чисто, аккуратно, и все всегда под рукой. Одна беда: девушка из соседней комнаты постоянно оставляет на лестнице горячие чайники — сами понимаете, миссис Дельгадо, как это неприятно, особенно, если о них спотыкаешься. А вам, мадам, лестница не доставляет неприятностей?
Молчание продолжалось. Вернее, прошло несколько мгновений, не наполненных ничем, кроме дыхания пятидесяти кошек.
Доктор Грейстил промокнул платком потный лоб и поежился.
— Мадам, — начал он, — мы явились по особой просьбе мистера Джона Маккина из Абердиншира. Он просил передать вам привет. Мистер Маккин выражает надежду, что вы находитесь в добром здравии, и желает того же впредь.
Доктор Грейстил говорил несколько громче, чем обычно, поскольку уже начал подозревать пожилую даму в глухоте. Однако он лишь обеспокоил кошек, многие из которых принялись расхаживать по комнате и тереться друг о друга, отчего в воздухе затрещали искры. На спинку его стула откуда-то спрыгнул черный кот и принялся расхаживать по ней, словно по канату.
Прошло какое-то время, прежде чем мистер Грейстил пришел в себя после маленького происшествия и продолжил:
— Можем ли мы, мадам, что-нибудь передать мистеру Маккину о вашем здоровье и состоянии?
Пожилая дама хранила молчание. Настала очередь мисс Грейстил.
— Я рада, мадам, — заговорила она, — видеть вас в окружении множества добрых друзей. Должно быть, они доставляют немало приятных минут. Вот эта кроха у ваших ног — медового цвета — как она элегантна! И как изящно умывается! Как ее зовут?
Ответа не последовало.
Наконец, повинуясь взгляду доктора Грейстила, маленький венецианский юрист сжато пересказал по-итальянски все, — что до этого произнесли гости. Старушка не ответила, только перевела взгляд с гостей на огромного серого кота, который неотрывно смотрел на белую кошку, а та, в свою очередь, созерцала луну.
— Скажите ей, что мы привезли деньги, — обратился доктор Грейстил к юристу. — Подчеркните, что это подарок от Джона Маккина. Предупредите, что она не должна меня благодарить… — Доктор Грейстил замахал рукой, словно репутация бескорыстного благотворителя — нечто вроде комара, которого следует от себя гнать.
— Мистер Тосетти, — заметила тетушка Грейстил, — вам явно нехорошо. Вы бледны, сэр. Не хотите ли стакан воды? Не сомневаюсь, что стакан воды для вас у миссис Дельгадо найдется.
— Нет, мадам Грейстил, я не болен. Я… — Синьор Тосетти оглядел комнату в поисках подходящего слова. — Мне страшно, — наконец прошептал он.
— Страшно? — шепотом переспросил доктор Грейстил. — Почему? Чего вы боитесь?
— О, синьор, это ужасное место! — также шепотом ответил юрист, с ужасом переводя взгляд сперва на кошку, которая тщательно вылизывала лапу, затем на хозяйку, словно опасаясь, что молчаливая дама сейчас начнет делать то же самое.
Мисс Грейстил прошептала, что, стремясь проявить внимание к миссис Дельгадо, они явились слишком большой компанией и без предупреждения. Ясно, что за многие годы они первые ее гости. Стоит ли удивляться, если мысли ее периодически блуждают? Ведь ей выпало такое испытание!
— О, Флора! — прошептала в ответ тетушка Грейстил. — Ты только подумай! Годы и годы без какого бы то ни было общества! Это всеобщее перешептывание в маленькой комнатке — при том, что пожилая дама сидела всего в трех футах от них — показалось доктору Грейстилу чрезвычайно глупым и смешным. Не зная, что предпринять далее, он рассердился на своих спутниц, а потому сестра и дочь решили, что пора уходить.
