– Что ж… – Атен не благодарил Хранителя, принимая его дар как нечто само собой разумеющееся. В сущности, так оно и было: не город оказывал им честь, позволяя задержаться, а караван чтил своим присутствием город, когда это был не обычный караван.
– Торговец, как ты думаешь, как скоро господин вернется? – спросил его Гешт.
Резкий, даже злой взгляд был ему ответом.
– Я… – служитель несколько растерялся. Он ожидал от караванщика если не доверия, то хотя бы понимания. Впрочем, у торговца была причина не говорить горожанам всего, не так ли? – Я спрашиваю не из простого любопытства. Мне… Нам важно знать это, чтобы как можно лучше подготовиться к встрече с повелителем…
– После всего, что уже случилось? – губы Атена скривились в усмешке.
– Мы не виноваты…
– Разве?
– Атен, оставь их, – Лигрен и сам не знал почему встал на защиту чужаков. Может быть потому, что понял: никто другой сейчас этого сделать не захочет. А горожане нуждались в поддержке. Хотя бы на словах. – Неужели ты не видишь – им даже хуже, чем нам. Потому что они все понимают и чувствуют за собой вину. И говорят о встрече, лишь чтобы спрятаться от нее за этими разговорами. Как прячется Мати в заботе о Шуллат… Не надо ни к чему готовиться, – с сочувствием взглянув на горожан, качнул головой Лигрен. – Он не любит торжественных встреч.
– Да причем здесь… – вспыхнул хозяин каравана, злость которого на себя начала перерастать в ярость в отношении чужаков, не просто ставших причиной всего произошедшего, но заставивших его самого стать участником этого кошмара. Именно кошмара, ведь он не верил ни одному собственному слову. Нет, он не врал. Всем сердцем, всей душой он надеялся, что хотя бы отдаленно прав в своих предположениях. Но… Но почему-то он совершенно ясно чувствовал – все совсем иначе.
И он злился все сильнее. На себя, на горожан, на всех вокруг. И на своего спутника, которому с чего-то вдруг взбрело в голову принять сторону чужаков.
Которые чуть было не принесли в жертву его дочь. И которые заслуживали самой страшной кары…
Однако в то же самое время он понимал: в том же, что произошло, никто из чужаков не виноват. Если на ком и лежит вина, то только на одном существе.
Но винить свою дочь – это было выше его сил. Малышке и так досталось. Ей столько всего пришлось пережить. А сколько еще предстоит… Ведь она стала причиной…
Он еще даже не знал, чего именно. Все, что лежало на пути повелителя небес, было, конечно, самым важным, но даже если на той дороге на самом деле ничего не произошло, все равно проблем хватало. Кто знает, выживет ли золотая волчица. Так или иначе, богиня снегов никогда не простит Мати ее минутную слабость.
Ему было невыносимо тяжело думать об этом и поэтому он обрадовался, когда Евсей прервал его размышления:
– Когда зайдет луна…
– Что – "когда зайдет луна"? – не понимая, что имел в виду летописец, переспросил Лигрен.
– Все закончится, когда зайдет луна.
Взоры людей сами собой поднялись к небесам. Затем вновь опустились на землю, устремившись на Евсея.
– Что дает тебе эту уверенность? – Атен, не мигая, смотрел на брата.
– Не знаю, – летописец пожал плечами. – Может быть, предчувствие.
Горожане несколько мгновений смотрели на него, затем отвели глаза в сторону, так ни о чем и не спросив. Обменявшись друг с другом взглядами, они замерли, приготовившись ждать. Если все так, как говорил этот странный караванщик…
Впрочем, не менее странный, чем остальные его спутники… В общем, если он прав – ждать придется не так долго. И уже очень скоро все останется позади. Не только события минующей ночи, но все, что происходило в городе, словно в кошмарном сне, на протяжении последних трех лет.
Атен качнул головой, не разделяя уверенности брата, однако все же тихо проговорил:
– Будем ждать…
Он повернулся в ту сторону, где оставил дочь.
Мати лежала, положив голову на бок свернувшегося с ней рядом Хана, продолжая и в полудреме, в которую погрузилась, осторожно поглаживать спавшую рядом Шуллат. От них веяло покоем. И в какое-то мгновение Атену подумалось: может быть действительно все самое страшное осталось позади и нужно лишь дождаться, когда на смену плохому придет хорошее?
– Будем ждать… – вновь повторил он. А затем все вокруг погрузилось в тишину, в которой не было слышно ни стука сердца, ни шелеста дыхания.
Мысленно караванщик пытался представить себе происходившее в этот миг с повелителем небес, заглянуть в будущее…Но даже он сам понимал, что все его надежды и страхи бесконечно далеки от реальности. Реальности, в которой был бескрайний белый снег пустыни, стиравший очертания земли, заполняя ее трещины и равняя возвышенности, да мутно серое, мглистое, отданное во власть полной луне, небо… …Первым, что ощутил Шамаш, очнувшись, был холод – сильный, сжигавший, словно огонь. Тепло покинуло тело, которое, онемев, лишилось способности двигаться.
Казалось, что лед сковал его со всех сторон. Но сила осталась, хотя и где-то очень глубоко, так что на то, чтобы разбудить ее, наполнить душу пламенем потребовалось немало времени.
Разбив толстую ледяную корку, он шагнул вперед, но в тот же миг покачнулся, не удержавшись на онемевших ногах, рухнул на покрытый жесткой ледяной коркой снег.
Боль захлестнула его огненным потоком. Она была его мучителем. Но и избавителем тоже, когда именно она помогла сжечь остатки холодного оцепенения. Еще несколько мгновений, и бог солнца провел ладонью по лицу, смахивая капельки воды. Затем он огляделся вокруг.
Сперва Шамаш ничего не видел. Глаза слезились, все терялось в переплетении света и тени, наполненном морем солнечных бликов. Когда же зрение вернулось, перед его взглядом предстала снежная пустыня без конца и края, полная белого лунного света.
А в небе, заслоняя ночное светило, царила огромная серая тень.
– Здравствуй, Йрк.
В тот же миг весь мир между небом и землей наполнил дикий, злой рев.
Дракон приближался к земле, пикируя, выставил вперед мощные задние лапы, словно хищная птица, готовясь схватить свою добычу. А Шамаш даже не пытался защититься.
Не потому что не верил, что крылатый странник действительно нападет. Просто он не мог и подумать о том, чтобы использовать силу против старого друга, друга, которому был обязан жизнью.
– Я очень рад видеть тебя живым… – его губ коснулась теплая улыбка. И хотя глаза не покинула грусть, но даже она сделалась светлей.
И дракон в самый последний миг, уже готовый распороть своими мечами-когтями покой земли на части, остановился. Он завис над тем, в ком видел своего врага, выгнул шею, поднеся огромные блюдца-глаза почти к самому его телу.
